Лунег камлал, он просил помощи у духов-покровителей, и воздух колыхался не только от жара пламени, но и от силы, что разбегалась от него в стороны рваными всплесками. Он не жалел себя.
Таскув села на землю в тени и перекинулась в человека. Сняла с ладони обмотанный вокруг пальцев ровдужный шнурок и вышла на поляну. Прохладный утренний воздух словно стекал по обнаженной коже, но чем ближе к костру, тем жарче становилось.
Лунег почуял её, медленно опустил бубен и обернулся.
В его серых глазах мелькнуло удивление и тут же пропало за подозрительностью и извечной усталостью.
– Сколько гонялся за тобой, а ты сама пришла, – он окинул её взглядом равнодушно, словно не было ему дела до женской наготы.
– Колдовство удумал? – Таскув кивнула на лошадиную голову, что, ещё сочась кровью, лежала на гладком камне недалеко от костра. – Много жертв. Много сил.
Она подошла ещё ближе, комкая в кулаке шнурок.
– Скоро пробудится великан Торев и его братья. Мои люди на пути к Мань-Пупу-Нёру.
Вопреки ожиданию, Лунег шагнул навстречу. Его боль ударила со всех сторон. Таскув увидела, как разрослась чёрная хворь в его нутре, не встречая более сопротивления.
– Жизнь положишь?
– Положу.
Она подошла почти вплотную. Шаман медленно втянул воздух носом и опустил взгляд на плечи Таскув и ниже. Он почти завершил ритуал, и если кто-то, кроме шамана, взойдёт на Мань-Пупу-Нёр, великаны и правда могут пробудиться. Чужаки не верили в эту легенду, но для их народов она была правдивей жизни.
– Тебе больно… – Таскув подняла руку и коснулась его впалой щеки.
– Неужели ты настолько добра или глупа, что решила помочь? – покрытая засохшей кровью ладонь шамана скользнула по талии.
Исходящая от него сила, разбуженная, растревоженная камланием, дурманила не хуже тех трав, что он бросил в костёр. Потому-то, верно, он так спокоен и будто бы пьян. К тому же не сошло ещё с него то особое состояние, когда шаман видит мир вокруг по-другому.
– Я помогу, – не отпуская его взгляд, шепнула Таскув. – Теперь – да.
Она склонила к нему лицо и, произнеся особый заговор, обхватила его запястье шнурком. Тот скрутился змейкой, точно живой, завязался накрепко. Но Лунег не отпрянул, даже не вздрогнул. И в следующий миг коротким ударом воткнул нож Таскув в бок.
– Мне должны были привести человека для жертвы, – размеренно проговорил он, удерживая её другой рукой. – Кого-то из вогулов. Может, даже твоего мужа. Но мне повезло больше…
Лунег отпустил Таскув, вынимая клинок. И тогда только глянул на шнурок, что остался на его запястьи. Попробовал сорвать, но не вышло.
– И чего ты хочешь? – он поднял взгляд.
Таскув отшатнулась, прикрыв рану рукой. Липкая кровь просачивалась сквозь пальцы, а от боли становилось багрово в глазах.
– Чтобы ты сдох поскорей, – выдохнула она.
И закончила заклятие.
“Всё, что твоё, станет моим”.
Лунег качнулся вперёд, словно его дёрнули за привязь. Попытался схватить Таскув, но она увернулась. Стараясь отринуть слабость в ногах, медленно пошла прочь. Силы шамана слишком неспешно наполняли тело, а жизнь через рану утекала быстро. Но всё же времени должно хватить. Она остановилась на краю поляны, наблюдая, как шаман, корчась от возросших мучений, пытается содрать свой же подарок с запястья. Вот он рухнул на колени, опёрся на руки,более не в силах встать. И Таскув тоже опустилась на траву: колени подгибались. Она закрыла глаза, стараясь направить жизненные потоки на лечение раны, но вовсе не была уверена, что сумеет помочь сама себе. Жертва не должна случиться! Но непослушные нити силы, что Таскув вытягивала из шамана, никак не хотели подчиняться. Кое-как ей удалось собрать их воедино и направить живительное тепло на кровоточащий порез. Показалось, кровь чуть унялась. Но не перестала течь совсем.
Лунег уже лежал на земле, не двигаясь. Таскув осторожно подошла и перевернула его на спину – успела только увидеть,как погас последний отблеск жизни в его глазах, и поток оборвался. Она отшатнулась, понимая, что первый раз в жизни убила кого-то. Не случайно, а задумав это заранее. Отстранённая мысль об этом не беспокоила её до того момента,как всё случилось, а теперь легла тяжким грузом на сердце. Кто знает, поможет ли его нести понимание, что сделано всё во благо?
Из глубины леса раздался стук копыт. Таскув повернулась и бросилась бежать. Попыталась обратиться соколицей – не вышло. Она споткнулась, упала, обдирая колени о ветки и корни. Встала и выдохнула, силясь успокоиться. Тогда только почувствовала, как изменяется её тело. Она продрался сквозь сеть ветвей, рискуя переломать крылья, и ринулась обратно, к лагерю вогулов. Предупредить, остановить битву!
Уже опускалось солнце за изломанный тёмными зубцами еловых верхушек окоём. Воинские рати расступались, готовясь оставить друг друга в покое до утра. А завтра – снова рубить и кромсать. Уничтожать.