Кудринская хроника

— Хоть ты-то бы уж не смеялся надо мной, Николай Савельевич! — говорил перебинтованный Владимир Петровин. — А этот Утюжный… Ну, попадется он мне!..

— На том мосту сделали перила, — улыбнулся Румянцев.

— После того, как я чуть не сломал себе шею?

— И браконьера поймал, который от тебя убегал.

— Так не догнал я его из-за этого!

— Другие поймали.

— Давно?

— Сегодня накрыли со шкурками в аэропорту. На целых шесть шапок набил ондатры.

— А теперь он получит по шапке…

И с этой стороны Петровин был симпатичен Хрисанфу Мефодьевичу: участковый болел за природу, понимал ее ценность и красоту, а когда попадался ему какой-нибудь хулитель земли и всякой произрастающей на ней живности, спуску от лейтенанта ждать было нечего.

И душу имел участковый большую, широкую и сострадательную.

Вот как-то поздней осенью потерялся в здешних лесах рогачевский механизатор. Был он не местный, а переселившийся с год тому откуда-то из России на постоянное жительство в кудринские пределы. И поправилось тут ему исключительно. Спокойный, улыбчивый переселенец имел два метра росту, силою обделен не был, и сразу же получил прозвище: Малыш. Обнаружилась вскоре у Малыша врожденная страсть к охоте на боровую дичь. Купил он себе ружье, а до этого, говорят, и в руки его не брал.

В ту осень рогачевские механизаторы убирали хлеба на дальних полях. Пошел дождь, карты спутал, загнал всех в старый барак на берегу Корги: сидят мужики, лясы точат. А Малыш опоясался патронташем, закинул за плечи стволы и пошел гонять рябчиков по ту сторону Корги. Управляющий Чуркин тут был и дал Малышу разумный совет:

— Берегом речки держись, а то заплутаешь еще. Скоро вечер, и небо все обложило — темень крадется.

— Ладно, Тимофей Иванович, вдоль речки и потяну, — ответил Малыш и с того часа пропал на шесть дней.

А случилось обычное, что случается с человеком в незнакомой тайге. Спугнул Малыш один табунок рябчиков, другой — увлекся за ними. Они перепархивают, таятся в ветвях, неопытному глазу их трудно заметить. Сидит рябчик над головой, а его не видать. От треска сучка сорвется с вершинки — и дальше, дальше. Одного Малыш изловчился и сбил. Азарт и взял его еще пуще. Давай остальных гонять, и до того догонялся, что вот уж и сумерки опустились, а куда идти к полю — не ведает. Ельник, пихтач кругом, мрак…

Все дни он питался ягодой, и она для заблудшего была благом, спасением. Спал без костра, под корягами, зарос щетиной и вдобавок простыл от сырости леса, болот, от дождя, который зарядил по-нарымски надолго. На болоте его и взяли: услышал поисковый вертолет — догадался на чистое место выйти, чтобы его заметили с воздуха.

— Ну как, поохотился? — спрашивал Малыша участковый, возглавлявший наземную группу поиска. — Измотались из-за тебя вконец. Даже спичек с собой ты не взял — костра развести было нечем!

— Простите меня, товарищи, — утирал сладкие слезы Малыш. — Охоту, как страсть, не брошу, но больше один в тайгу не пойду…

— Бери меня, я тут все ходы-выходы знаю, — говорил Петровин.

Все это припоминал Хрисанф Мефодьевич, лежа в тепле, в мягкой постели, под горячим и мягким боком жены. От сердца у него отлегло: отходчивым был человеком, неунывающим. Хорошо все же дома, и кровать — не нары в зимовье. И Марья еще не утратила способности к ласкам, и он еще сам — первостатейный мужик. Работай, крутись, ешь-пей хорошо — и годы будут не страшны, и хворь не придет, а придет — так отвяжется. Главное, черт побери, не унывай, не кисни! Найдутся меха. И пусть рука у того отсохнет, кто посягнул на чужое, нелегким трудом добытое…

С тем он и уснул, успокоенный, чтобы завтра встретиться с участковым Петровиным, с друзьями-приятелями, с которыми непременно, в некоторой тайне от Марьи, он пропустит пару стаканов. Настрадаешься в этой тайге, намерзнешься, так душа начинает ныть, ждать чего-то. Послабления ждать…

5