Куявия

Достигнув подножия холма, кони остановились, из повозок выскочили пышно одетые люди. Иггельд принял их за вельмож, но это оказались слуги, почтительно помогли выйти хозяевам: кто из слуг опускался на одно колено, выставив как ступеньку другое, кто просто подавал руку, а кто-то ставил изящные скамеечки. Эти люди тоже встали у своих повозок, а когда приблизились носилки, почтительно обнажили головы.

Иггельд застонал, представив себе, что придется разговаривать с таким могущественнейшим человеком.

– Антланец, – сказал он торопливо, – что я должен: опуститься на одно колено? Или на два?.. Или просто поклониться? Говори, ты должен знать все эти штучки!

– Увидишь, – ответил Антланец загадочно.

– Что увижу?

– Все.

– Свинья!

– Ты все увидишь сам, – повторил Антланец

– А если не пойму?

– Поймешь. И сообразишь, что делать дальше.

– Я не такой сообразительный…

– Ты что, глупее своего дракона?.. Он уже все понял.

Иггельд невольно вскинул голову: в небе темнел крестик, медленно плыл по кругу. Слуги с носилками остановились, занавески колыхались от легкого ветерка. Иггельд видел, как появилась рука, пальцы унизаны перстнями, затем мясистое красное лицо. Один из слуг поставил длинную табуреточку, опустился на колено. Иггельд с трепетом смотрел на человека, что появился из носилок, опираясь на склоненную голову слуги. Это явно один из самых могущественнейших князей, хозяев страны, от него веет спесью, кичливостью, осознанием своей мощи и власти.

Антланец проговорил тихонько, словно наместник края мог услышать:

– Это Хуртеча, наместник Верхней Куявии. Говорят, у него дворец, которому и Тулей мог бы позавидовать.

Наместник в таком же пурпурном, как и его носилки, плаще, только плащ тончайшей выделки, вышит золотом и усыпан драгоценными каменьями. На голове широкая шапка из меха заморского зверя, на лбу бриллиант неслыханных размеров, сверкает, как утренняя звезда в ночи, а верх шапки украшен красными перьями жар-птицы, что водится за далекими морями.

Даже сапоги и те усыпаны каменьями: по верху и по шву идут цепочки некрупных рубинов, казалось, будто по ногам проскальзывают быстрые язычки красного огня.

Хуртеча снял шапку, обнажив белые волосы, и медленно начал подниматься к Иггельду.

– Так что мне делать? – быстро зашептал Иггельд. – Говори, гад!

– Сейчас все увидишь, – шепнул Антланец.

– Скотина, – сказал Иггельд в отчаянии.

Наместник поднимался медленно, грузно, а за ним в отдалении шли беры, приехавшие в повозках. Они тоже сняли шапки, двое во цвете лет, остальные в возрасте, когда уже не берут в руки оружие, все в дорогих одеждах, от их вида за версту несет мощью и спесью.

Иггельд с трепетом смотрел на приближающегося наместника. Грузный, величественный, волосы седые, уже редкие, отсюда хорошо видна просвечивающаяся розовая лысина, но багровое лицо исполнено силы, могущества, высокий лоб говорит о мудрости, а тяжелое крупное лицо напоминает, что сильный человек остается сильным в любом возрасте, только сила мышц переходит в силу ума, а вспыльчивость и быстрый гнев заменяется твердостью характера.

Иггельд перехватил взгляд наместника, устремленный на пего, заерзал в седле. То взгляд человека, который не задумываясь отправляет десятки тысяч воинов в самую горячую сечу, откуда нет возврата, который мановением руки велит тысячам крестьян оставить работу на полях и возводить дамбу или разом идти в лес и гнать на него, могущественного хозяина, всякое зверье, дабы он мог всласть поохотиться.

– Может быть, – прошептал Иггельд, – мне хотя бы слезть с коня?

– Сиди, – зашипел Антланец.

Хуртеча, грузно ступая, поднялся на холм. Стояла торжественная тишина, даже кони перестали фыркать и переступать ногами. Иггельд тоже застыл, двигался только наместник. Все следили, как он подошел к коню Иггельда и, держа шапку в одной руке, другой расстегнул бриллиантовую пряжку на горле, сорвал с себя роскошнейший плащ и постелил на землю. Дыхание остановилось у Иггельда в горле, а наместник взялся за стремя.

Иггельд как мог старался держать лицо неподвижным, но сейчас, глядя сверху вниз на седую голову могущественнейшего человека, едва удерживал в себе смятение. Наместник поднял голову. Их взгляды встретились. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, Иггельд услышал, как рядом хмыкнул Антланец, опомнился, слез, наместник почтительно придерживал ему стремя.

Иггельд инстинктивно старался не наступать на дивной работы плащ, но все же слышал, как под сапогом хрустнуло. Он раскрыл объятия, вспомнил, как обнимаются вельможи при встрече, наместник на миг припал к его груди, но тут же отстранился и, с трудом опустившись на одно колено, сказал громко:

– Я приветствую… освободителя!

Иггельд сгорал от стыда и смущения, чувствуя себя вором, что вот прямо у всех на глазах украл чью-то славу или чьи-то деньги, все это видят, а он еще и должен улыбаться, словно ничего не случилось. Войско разразилось приветственными криками, всюду застучали в щиты рукоятями мечей, запели трубы, затрубили в рога и рожки.