Куявия

Уже две недели она в родной Арсе, но только вчера родственники наконец-то определились со своим отношением к ней. Сперва же, с ужасом вспоминала тот день, видела всего лишь презрение в глазах родни, сразу призналась, что побывала в постели злейшего врага Иггельда. Только молчаливый Ютлан не оставлял ее, она перестала вздрагивать, когда возникал рядом.

Он за это тяжелое лето сильно повзрослел, раздался в плечах. В свои двенадцать лет выглядел намного старше, хотя оставался все таким же угрюмым и нелюдимым. Почти никто не знал, где спит и ест, в своей комнате появлялся редко, не ночевал. Блестка чувствовала в нем некий темный зов, вздрагивала, но Ютлан всегда тянулся к ней, и она его любила… как любят матери и безобразных детей.

В дверь послышался осторожный стук, она подала голос, в щели показалось испуганное лицо с одним глазом.

– Госпожа, – донесся из коридора робкий голос, – Рокош просит вас пожаловать на семейный совет.

Она грустно усмехнулась, тяжкое время настало для Артании, если из пещер пришлось выйти их прадеду Рокошу, в прошлом герою-поединщику, потом герою-полководцу, который однажды снял с себя не только оружие, но и одежду, ушел в леса, питался, как зверь, травой и корешками, затем исчез в пещерах, где, как поговаривали, ищет Камень Абсолютной Мощи. Никто не узнал в этом заросшем до колен седой бородой старце известного героя, он вышиб кулаком ворота, прошел в главный зал, где при его появлении сами собой вспыхнули все светильники, за окном зацвело засохшее дерево, а его топор, что висел на стене еще с тех времен, зазвенел, ударяясь о стену.

Теперь этот Рокош взял бразды власти в свои дряблые, но все еще сильные руки. И вся Артания признала его власть… за исключением, конечно же, князя дальних земель, князя Рослинника.

В нижнем зале за огромным столом собрались на совет ее родственники, главы крупнейших родов и земель Артании. Рокош сидел в кресле с высокой резной спинкой, символом власти, рослый, хотя и согнутый годами, с высохшим телом, только толстые жилы говорили о неимоверной силе этого человека. Он уловил ее появление первым, поднял голову. Она спускалась по ступенькам напряженная, скованная, но со спокойным лицом, да не увидит хоть кто-то, что она смертельно напугана, что в груди смятение, что недоброе предчувствие заполонило сердце.

Все смотрели на нее, как ей почудилось, с неким новым выражением. Она остановилась на последней ступеньке, некоторое преимущество в росте, спросила ясным голосом:

– Посылали за мной?

Рокош замешкался с ответом, а остальные смотрели молча, хмуро, в глазах прежняя неприязнь. Блестка провела по ним требовательным взглядом, Рокош поднялся и с легким поклоном, явно вынужденным, указал на свободный стул с высокой Спинкой:

– Прошу тебя, Блестка. У нас сейчас важный совет. Займи место, нам очень нужно твое мнение.

Она решилась сойти со ступеньки, заметила осторожно:

– Раньше меня не звали на такие советы.

– Раньше у нас было больше мужчин, – ответил Рокош. В голосе прозвучала боль. – Сейчас ты – самая старшая из детей моего внука Осеннего Ветра. И твой голос будет услышан.

Блестка горько усмехнулась. Если бы ее голос был услышан богами, все в этом мире было бы иначе. Все молча ждали, пока она села, положила локти на широкие дубовые поручни, выпрямилась, как и надлежит дочери тцара и все еще артанке.

Рокош не стал садиться, возвышался над столом, высокий и сгорбленный. Бороду по возвращении не сбрил, но сильно укоротил, как и волосы, теперь видно, что этот богатырь еще в состоянии сломить бычий хребет ударом кулака или разбить каменную скалу. Глаза хмуро мерцали. Блестка не сводила с него взора, и он, не в силах выдержать укора, повернулся и отошел к окну, выглянул, словно очень озаботили привязанные у коновязи кони.

– За эти дни многое стало известно, – сказал он, не поворачиваясь. – Ты не сказала, что нанесла Иггельду тяжелую рану его же кинжалом Он едва-едва оправился. Ни один из нас еще не скрестил с ним оружия, ты это сделала первая!.. Ты – настоящая артанка, Блестка. И если сразу же не покончила с собой, когда обесчестил, то только потому, что выбирала удобный момент для жестокой мести.

Селигер, ее двоюродный дядя, сказал горячо:

– Во второй раз он бы уже не выжил!

Рокош кивнул.

– Он бы не выжил и в первый, если бы не кольчуга под рубашкой! Вот трус, а? В Куявии не осталось мужчин.

В его грубом голосе звучало безграничное презрение. Блестка сидела, гордо выпрямившись, не шелохнула даже бровью, словно к ней это не относится, хотя каждое слово ранило острее, чем кинжал Иггельда.

Она спросила ровным безжизненным голосом:

– Я счастлива, что стали ко мне относиться иначе. Но, побывав в огне, я перестала быть прежней доверчивой дурочкой. Все меняемся… Теперь скажите мне просто, к чему весь этот разговор?

Селигер досадливо крякнул, но смолчал, глаза беспомощно отыскали Метаву, но тот опустил взор долу. Блестка посмотрела в упор на Севежа, этот никогда не уронит взгляд и не опустит голову, но тот сделал вид, что рассматривает топоры на стене за ее спиной.