Кукла

— Я к тебе, — сказал Шуман, взяв его под руку. — Знаешь, давно уже ты не выглядел таким молодцом. Бьюсь об заклад, ты еще вернешься в Общество и разгонишь этих паршивцев… Ну и лицо!.. Ну и взгляд!.. Наконец-то я узнаю прежнего Стаха!

Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице и постучали в квартиру Вокульского.

— А я было испугался, что мне угрожает новая болезнь… — рассмеялся Вокульский. — Хочешь сигару?

— Какая болезнь?

— Представь себе, вот уже час, как на меня неотразимо действуют женщины… Мне просто страшно…

Шуман расхохотался во все горло.

— Вот чудак!.. Вместо того чтобы устроить обед по случаю такой радости, он боится… А что ж, по-твоему, ты был здоров, когда с ума сходил по одной женщине? Ты здоров сейчас, когда тебе нравятся все, и теперь первым делом тебе надо добиваться взаимности той, которая влечет тебя больше других.

— Легко сказать! А если это великосветская дама?

— Тем лучше… тем лучше… Великосветские дамы куда аппетитнее горничных. Женственность очень выигрывает от интеллигентности, а главное — от неприступного вида. Какие величавые позы ты увидишь, какие услышишь возвышенные речи… Ах, поверь мне, это в три раза интереснее.

По лицу Вокульского скользнула тень.

— Ого-го! — воскликнул Шуман. — Вот я уже вижу за тобою длинное ухо того святого, на котором Иисус въехал в Иерусалим. Ну, чего тебя передернуло? Обязательно ухаживай за великосветскими дамами, плебеи возбуждают их любопытство.

В передней раздался звонок, и вошел Охоцкий. Взглянув на разгорячившегося доктора, он спросил:

— Я вам не помешал?

— Нет, — ответил Шуман, — вы можете даже помочь. Я как раз советую Стаху лечиться новым романом, только… не идеальным. Хватит с него идеалов…

— А знаете, этот урок и я охотно послушаю, — сказал Охоцкий, закуривая предложенную сигару.

— Вздор! — проворчал Вокульский.

— Ничуть не вздор, — упирался Шуман. — Человек с твоим состоянием может быть совершенно счастлив, ибо для разумного счастья требуется: каждый день есть новые блюда и надевать чистое белье, а каждый квартал переезжать на новое место и менять любовниц.

— Женщин не хватит, — заметил Охоцкий.

— Предоставьте это женщинам, они уж постараются, чтобы их хватило, — язвительно возразил доктор. — Ведь той же диеты придерживаются и женщины…

— Ежеквартальной диеты? — переспросил Охоцкий.

— Разумеется. Чем же они хуже нас?

— Однако не так уж заманчиво оказаться на десятом или двадцатом квартале.

— Предрассудок… предрассудок… — махнул рукой Шуман. — Вы и не заметите ничего и не догадаетесь, особенно если вас уверят, что вы всего второй или четвертый, да еще именно тот, долгожданный, по-настоящему любимый.

— Ты не заходил к Жецкому? — неожиданно спросил Вокульский.

— Ну, ему-то уж я не стану прописывать любовь, — ответил доктор. — Старик совсем расклеился…

— Действительно, он плохо выглядит, — подтвердил Охоцкий.

Разговор перешел на состояние здоровья Жецкого, потом на политику; наконец Шуман попрощался и ушел.

— Отчаянный циник! — проворчал Охоцкий.

— Он недолюбливает женщин, — объяснил Вокульский, — а кроме того, бывают у него дни, когда ему особенно горько, и тогда он несет всякую ересь.

— Иногда не лишенную оснований, — прибавил Охоцкий. — Но как же кстати пришлись его наставления… Как раз за час до этого у меня был серьезный разговор с теткой, которая упорно убеждала меня жениться и уверяла, будто ничто так не облагораживает человека, как любовь порядочной женщины…

— Шуман советовал мне, а не вам.

— О вас-то я и раздумывал, слушая его рассуждения. Воображаю, как бы вы себя почуствовали, меняя каждый квартал любовниц, если б когда-нибудь к вам явились все те, кто сейчас работает ради ваших прибылей, и спросили: «Чем воздаешь ты нам за наши труды, за нашу нужду и недолголетнюю жизнь, часть которой ты забираешь у нас?.. Трудом ли своим, советом или примером?..»

— Кто же работает сейчас ради моих прибылей? — спросил Вокульский. — Я устранился от дел и обращаю свой капитал в ценные бумаги.

— Если в закладные на поместья, так ведь проценты по ним оплачены трудом батраков, а если в какие-нибудь акции, то опять-таки дивиденды по ним покрывают железнодорожники, рабочие сахарных заводов, ткацких и всяких других фабрик.

Лицо Вокульского омрачилось.

— Позвольте, почему я должен думать об этом? — спросил он. — Тысячи людей стригут купоны и не задаются подобными вопросами.

— Вот еще! — буркнул Охоцкий. — Вы другое дело… У меня всего-то полторы тысячи годового дохода, однако мне частенько приходит в голову, что на эту сумму могут прожить трое-четверо и что кто-то отдает мне часть своих жизненных благ или вынужден еще больше ограничивать свои и без того ограниченные потребности…

Вокульский прошелся по комнате.

— Когда вы уезжаете за границу? — вдруг спросил он.

— Этого я тоже не знаю, — уныло ответил Охоцкий. — Мой должник вернет мне деньги не ранее чем через год. Он расплатится со мною, только когда получит новый заем, а теперь это дело нелегкое.

— Он платит вам высокие проценты?

— Семь.

— А репутация у него солидная?

— Его ипотека на первом месте после кредитного товарищества.