Кукла и комедиант

Не похоже, чтобы за дверью был караульный, но и выломать эту дверь я бы не смог. Я растянулся на какой-то широкой лавке и стал прикидывать, что мне может грозить. Вот же хамство — засадить человека ни за что ни про что! Проверить, настоящие ли документы? Да проверяй себе на здоровье! В конце концов, что там рыпаться, не в первый раз я вижу, что у кого власть, у того и сила. А много ли я грустил о тех насекомых, которых давил мой сапог? Всевышнему комедианту заблагорассудилось сунуть меня в тюрьму (хорошо еще, что не в львиный ров), что-то он еще уготовит.

Я просидел несколько часов, было уже за полдень, когда Артур Берман распахнул дверь и махнул рукой:

— Выходи!

— Господин Берман… — робко начал я.

Берман недоуменно взглянул и отнюдь не пожелал пускаться в разговоры.

— Заткнись! Давай поживей!

Глубоко оскорбленный, я последовал за ним, но окрик послужил мне на пользу. Ведь это же настоящий пьянчуга, тупо исполняющий приказы начальства. Искать помощи у того, кто сам себе помочь не может! Глупее не придумаешь. Я было вызывающе усмехнулся и тут же оцепенел. Еще одна паршивая, но куда более опасная встреча — в комнате стоял тот длинный тип с пистолетом, Талис. Он делал вид, что перелистывает мой паспорт, потом кинул его на стол и указал на стул:

— Садись!

Это было не приглашение, а приказ. Помнит ли он меня? Тогда он был пьян в стельку.

Долговязая орясина помахал паспортом у меня перед носом, покачал своей журавлиной ногой, затянутой в галифе и шевровый сапог, точно собираясь пнуть меня, и спросил:

— Как ты сумел разжиться этим паспортом?

Я довольно смело ответил:

— Волостной старшина вам скажет, что я был здесь на врачебном осмотре. Доктор покажет, что мои легкие…

— Хватит свистеть! Вон у тебя харя — в три дня не обделаешь. Ну! — Талис указал через мое плечо. — Гляди туда. Узнаешь его?

Я услышал, что за моей спиной ввели еще кого-то, обернулся, взглянул и сказал:

— Не знаю…

Это была неправда, но у меня было такое чувство, что я и не лгу. Там стоял молчаливый партизан, от которого я только и слышал «привет» при встрече и расставании. Оружия у него, конечно, не было, и шапки не было, на лбу кровь, в глазах та же самая замкнутость.

— Не брехать! — угрожающе крикнул Талис. — В лесу встречались, про конституцию-проституцию толковали, а тут сразу незнакомы.

— Никогда я его не видал, — ответил я. Я не чувствовал ни страха, ни волнения, только сердце как будто зажали двумя ледяными глыбами.

— Ага, а других видал?

— Кого других?

— Эй, малый! — Талис ткнул меня паспортом в лицо. — Спрашиваю только я! Если еще раз, зубы проглотишь!

Я промолчал.

— Рассказывай все про бандитов! — продолжал Талис. Но во мне уже возникла уверенность, что он действует наугад. Я закричал, словно от отчаяния:

— Я работаю у хозяина Клигиса, живу в лесу, чтобы легкие поправить. Хозяин послал меня за водкой, а вы отняли талоны и грозите выбить зубы за какие-то дела, о которых я ничего не знаю.

Талис вскочил, казалось, сейчас он меня ударит. Но нет, только пригрозил:

— Этаких больных я задерживаю, чтобы выдрать легкие и посмотреть, какие они больные. — Потом приказал Берману: — Артур, уведи этого осла, пусть душу к покаянию приготовит. Ты у меня запоешь, падаль!

Не очень вежливо меня втолкнули обратно в кутузку.

Я сидел на нарах и ждал, а дальше что?

И тут я услышал рев. У кого-то вырвался болезненный вопль, но тут же стих, как будто истязаемому заткнули рот. Взволнованно заметался я по клетушке. Это что, Талис палачом работает? Дикий вопль, потом полное молчание. Я застыл на месте и прислушивался, но все молчало. Полчаса, час? Кто это знает.

Потом звуки эти повторялись, но всегда глохли. Время тянулось ужасающе медленно, наконец в зарешеченном оконце сгустились сумерки. Я услышал приближающиеся шаги, резкие выкрики и опустился на нары — коленки просто не держали.

Дверь распахнули и втащили за ноги знакомого-незнакомого партизана. В глазах у меня рябило от волнения. Голос Талиса:

— Хватит для этого полудурка! — и я остался один с лежащим на полу человеком.

Он лежал и время от времени испускал глубокий вздох. Я присел, положил ему руку на плечо и почувствовал, как человек вздрогнул. Вот он открыл глаза, узнал меня. Я заметил, что на лице у него нет следов истязаний, если не считать прежней ссадины. И все же он был здорово отделан, как будто уже ожидал конца, даже пошевелиться не мог, только попросил:

— Подложи что-нибудь под голову, парень!

Я подложил свою шапку. Даже от этого легкого усилия он застонал, видимо, у него было отбито все нутро. Я сказал:

— Здесь на полу холодно. Я помогу вам перебраться на нары.

— Не шевели меня.

Мне было неудобно оставлять его, и я остался сидеть на корточках, привалясь к стене.

— Воды, — простонал он, — воды…

Я не мог этого выдержать и, не сознавая, что делаю, стал бить кулаками в дверь, крича, что хочу пить, ведь вода же денег не стоит. Но никто не отвечал, снаружи никого не было, нас заперли и предоставили своей Судьбе.

Мои вопли заставили очнуться избитого человека, он окликнул меня: