Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»

Это был вечер классической музыки перед отелем «Рембрандт». Пятая Бетховена лилась из шарманки в таком исполнении, что старый композитор пал бы на колени, вознося небу благодарность за свою почти полную глухоту. Даже с расстояния в пятьдесят ярдов, откуда я осторожно присматривался ко всему сквозь моросящий дождь, эффект был потрясающий. Свидетельством необыкновенной терпимости амстердамских любителей музыки было то, что они не заманили старого музыканта в какую–нибудь таверну и не сбросили его шарманку в ближайший канал. Старик по – прежнему позвякивал банкой на конце трости, чисто машинально, потому что в этот вечер поблизости не было никого, даже портье, который, либо был загнан внутрь дождем, либо любил музыку.

Я свернул в боковую улицу рядом со входом в бар. Никто не таился в соседних воротах, ни в самом входе в бар, да и я не ожидал никого там увидеть. Выйдя по маленькой улочке к пожарной лестнице, я вскарабкался на крышу и отыскал на другой ее стороне карниз, который находился прямо над моим балконом. Выглянув через край, я ничего не увидел, но что–то почувствовал. Сигаретный дым – но не тех сигарет, что производятся одной из многих почтенных табачных фирм, а других, – сигарет с марихуаной. Я наклонился еще сильней, так что едва не потерял равновесия и только тогда кое–что увидал, не много, но достаточно: два носка ботинок, а также полукруг горящего кончика сигареты, видимо, зажатой в опускаемой руке. Осторожно и потихоньку я отодвинулся, встал, вернулся к пожарной лестнице, спустился на шестой этаж, проник внутрь через дверь, ведущую с лестницы, запер ее на ключ, неслышно подошел к двери номера шестьсот шестнадцать и прислушался. Тихо. Я бесшумно отворил дверь отмычкой, которую прежде опробовал, и замкнул ее так быстро, как только мог, потому что сквозняк может развеять дым и это обратит на себя внимание чуткого курильщика. Разве что наркоманы не отличаются чуткостью.

Этот не составлял исключения. Как и следовало предполагать, это был коридорный с моего этажа. Он удобно устроился в кресле, уперев ступни в порог балкона, и курил сигарету, зажатую в левой руке, правая свободно лежала на колене, держа револьвер.

Очень трудно подойти к человеку сзади, даже самый неслышный шаг не гарантирует удачи, ибо нечто вроде шестого чувства непременно заставит его оглянуться; однако есть много наркотиков, притупляющих этот инстинкт, и коридорный курил именно такой.

Я уже стоял с револьвером, нацеленным в его правое ухо, а он все еще ни о чем не ведал. Тогда я коснулся его правого плеча. Он конвульсивно обернулся и вскрикнул от боли, потому что его правый глаз наткнулся на дуло моего револьвера. Обе его руки вскинулись к поврежденному глазу, и я отобрал у него оружие без сопротивления, спрятал в карман, схватил его за правое плечо и резко толкнул. Коридорный кувыркнулся и тяжело свалился на спину и затылок, пролежал так с десять секунд, совершенно оглушенный, после чего приподнялся на руке. Из горла его вырвался странный свистящий звук, под побледневшими губами приоткрылись пожелтевшие от табака зубы, ощеренные волчьим оскалом, а глаза потемнели от ненависти. Особых шансов на приятельскую болтовню с ним я не видел.

– Круто играем, а? – прошептал он. – Наркоманы – большие любители фильмов ужасов, и жаргон у них соответствующий.

– Круто? – удивился я. – С чего ты взял? Вот попозже сыграем круто. Если не заговоришь.

Не исключено, что я бывал на тех же фильмах, что и он. Подняв сигарету, тлеющую на ковре, я с отвращением раздавил ее в пепельнице. Коридорный двигался с трудом, он встал, покачиваясь, но я не очень–то доверял ему. Когда он заговорил опять, ни в лице, ни в голосе не было бешенства. Действительно, почему бы не разыграть все спокойно: тишина перед бурей, старый и проверенный сценарий, возможно, нам обоим следовало бросить ходить в кино и начать – в оперу.

– О чем вы хотите поговорить? – спросил он.

– Сначала о том, что ты делаешь в моей комнате. И кто тебя сюда послал.

Он лениво улыбнулся:

– Закон уже пробовал заставить меня говорить. Я знаю закон. Вы не можете меня заставить. У меня свои права. Так гласит закон.

– Закон о стался там, за дверьми. По эту сторону двери мы оба за чертой закона. Ты знаешь об этом. В одном из самых больших цивилизованных городов мира мы оба живем в наших собственных маленьких джунглях. Но и в них тоже есть какой–то закон. Вернее – право. Убить или быть убитым.