Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»

На этот раз улар пришелся в правую сторону лица, и хотя я был готов к нему и попытался откинуть голову, избежать удара не удалось. Получилось не так болезненно, но белая вспышка перед глазами, а вслед за ней несколько секунд слепоты были нехорошим симптомом. Лицо горело, голова раскалывалась, но рассудок оставался странно ясным. Я знал, что еще немного такого систематического избиения – и даже лучший в мире хирург–косметолог с бессильным сожалением разведет руками, но куда важнее другое: если я и дальше буду с той же регулярностью получать по голове, то скоро потеряю сознание и, возможно, на много часов. Так то оставалась единственная возможность добиться, чтобы избиение перестало быть систематическим.

Я выплюнул зуб и выдавил из себя:

– Подонок…

Почему–то это его вконец разъярило. Оболочка цивилизованного воспитания была у него не толще луковой шелухи, она не осыпалась, а попросту исчезла в мгновение ока, остался только не знающий удержку, обезумевший дикарь, который набросился на меня с неистовой яростью душевнобольного, каким почти наверняка и был. Удары градом сыпались на мои голову и плечи со всех сторон, он бил пистолетом, потом кулаками, когда же я попытался заслониться, как мог, руками, он перенес свою сумасшедшую атаку на мое тело. Глаза мои полезли на лоб, ноги стали ватными, и я, верно, упал бы, но только безвольно повис на веревках, удерживающих меня за запястья.

Прошло еще несколько полных муки секунд, прежде чем он пришел в себя настолько, чтобы прекратить пустую трату времени: с его точки зрения не было большого смысла причинять страдания человеку, который уже не может их испытывать. Из горла его вырвался странный звук, который, насколько я понял, знаменовал разочарование, потом единственным доносящимся до меня звуком стало тяжелое дыхание Марселя. Я не смел открыть глаза и понятия не имел, что он теперь намерен предпринять. Судя по звуку, он немного отодвинулся, и я решился на быстрый взгляд краем глаза. Марсель тоже переживал минутное облегчение и использовал эту передышку, так сказать, в корыстных целях. Он поднял мой пиджак и стал обшаривать его с надеждой, но без успеха. Дело в том, что бумажник всегда выпадает из внутреннего кармана, если перекинуть пиджак через руку, так что я предусмотрительно переложил мой бумажник с деньгами, паспортом и водительскими правами в задний карман брюк. Впрочем, Марсель быстро пришел к правильному выводу – почти сразу же я услышал его шаги и почувствовал как он вытаскивает бумажник у меня из заднего кармана.

Теперь он стоял рядом со мной. Я не видел, но чувствовал это. И, негромко застонал, безвольно колыхаясь на веревке, переброшенной через балку. Полусогнутые мои ноги касались пола носками ботинок. Я чуть приоткрыл глаза. И увидел его ноги не дальше, чем в ярде от себя. Быстро глянул вверх. Марсель сосредоточенно и с выражением приятного удивления перекладывал в свой карман довольно серьезную сумму, которую я носил в бумажнике. Он держал бумажник в левой руке, на согнутом среднем пальце которой висел пистолет, зацепленный за дужку спусковой скобы. И был так поглощен своих доходным занятием, что не заметил, как я подтягиваюсь на руках, чтобы обрести более надежную опору на придерживающих меня веревках.

Затем я сжался и отчаянно резко бросил свое тело вперед и вверх, со всей ненавистью, яростью и болью, которые скопились во мне. И думаю, что Марсель даже не успел увидеть моих ног, ударивших в него подобно тарану. Он не издал ни малейшего звука, только сложился, как перочинный ножик, повалился на меня и медленно сполз на пол. Голова его моталась из стороны в сторону. Возможно, это была бессознательная реакция тела, пораженного пароксизмом боли, но я не был склонен рисковать, доверяясь этой бессознательности: отодвинулся так далеко, как только позволяла веревка, и бросился на него снова. Признаться, меня немного удивило, что его голова все еще держится на шее. Это было нехорошо, но, с другой стороны, и людей, с которыми я имел дело, трудно назвать хорошими. Пистолет по–прежнему держался на среднем пальце его левой руки. Я столкнул его носком ботинка и попытался ухватить ногами, но трение металла о кожу было слишком слабым и оружие то и дело выскальзывало. Тогда я стащил ботинки, опираясь каблуками об пол, а затем – таким же способом – и носки, что потребовало значительно большего времени. При этом я ободрал кожу и, конечно, набрал заноз, однако не почувствовал боли – лицо болело так, что любые меньшие повреждения не и силах были обратить на себя мое внимание.