Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»

Итертон стоял слева, позади командира. Крепко сжатые, побелевшие губы его судорожно дергались, на скулах ходили желваки; неподвижны были лишь глаза, прикованные каким–то болезненным любопытством к бесформенной груде, лежавшей у его ног. У Брукса рот был тоже крепко сжат; но на этом сходство между ними заканчивалось. Побагровев, гневно сверкая голубыми глазами, он кипел, как может только кипеть врач при виде тяжелобольного, открыто пренебрегающего его предписаниями. Резким тоном, забыв о всякой субординации, Брукс заявил Вэллери, что тот, черт бы его побрал, не имеет, так сказать, никакого права находиться здесь, что, поднявшись с постели, он ведет себя, как безмозглый осел. Вэллери возразил: необходимо совершить погребальный обряд, и поскольку этого не может сделать корабельный священник, то такая обязанность возлагается на командира корабля. Священник действительно не смог выполнить своих обязанностей в тот день, потому что его бездыханное тело лежало у ног командира. У его ног и у ног человека, послужившего причиной его смерти.

Священник скончался четыре часа назад, сразу после того, как улетел «Чарли». Тиндалл ошибся в своих расчетах. «Чарли» не прилетел через час. Он прилетел чуть ли не в полдень, но зато в сопровождении трех себе подобных самолетов–разведчиков. Огромное расстояние отделяло их от норвежского побережья до десятого градуса западной долготы, точки, где находился «Улисс». Но такая даль была нипочем этим гигантским машинам типа «Фокке–вульф–200», которые изо дня в день, от зари до зари летали по гигантскому полукружию от Трондхейма до оккупированной Франции, огибая при этом с запада Британские острова.

Появляясь стаей, «кондоры» всегда предвещали что–то недоброе. Не были исключением и эти незваные гости. Они пролетели над самым конвоем, зайдя с кормы, но заградительный огонь зенитной артиллерии транспортов и кораблей охранения был настолько плотен, что бомбежка была произведена ими с заметным отсутствием энтузиазма: «кондоры» бомбили с высоты двух тысяч метров. В чистом, морозном утреннем небе бомбы были видны чуть ли не с момента открытия бомбовых люков, и времени, чтобы уклониться от них, хватило с лихвой. Почти сразу же после этого «кондоры» отвернули и ушли на восток, хотя и удивленные теплом оказанного им приема, но целые и невредимые.

В данных обстоятельствах налет не сулил ничего хорошего. Осмотрительный «Чарли» обычно занимался воздушной разведкой, но в тех редких случаях, когда совершал нападение, делал это смело и решительно. Последний же налет был осуществлен неубедительно, тактика нападающих была до очевидности беспомощной. Возможно, конечно, это были недавно пришедшие в «Люфтваффе» новички, отличавшиеся робостью, — которой не было и в помине у их предшественников. Возможно также, им было строго–настрого запрещено рисковать дорогостоящими самолетами. Но, вероятнее всего, их безуспешное нападение представляло собой отвлекающий маневр, а основная опасность заключалась в чем–то ином. Визуальное наблюдение за морем и гидроакустическое наблюдение были усилены.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но ничего не происходило. Ни радиометристы, ни гидроакустики по–прежнему ничего не могли обнаружить. В конце концов Тиндалл решил, что незачем держать измученных людей на боевых постах, и приказал дать отбой боевой тревоги.

Взамен была объявлена обычная походная готовность. Все работы по утренней приборке были отменены, и почти все подвахтенные — офицеры и матросы — прилегли, чтобы соснуть. Но некоторые бодрствовали. Брукс и Николлс занялись пациентами, Карпентер вернулся в штурманскую рубку, Маршалл и Питерс, артиллерийский офицер, возобновили прерванный тревогой обход огневых точек, Итертон нервничал и, еще не придя в себя после столкновения между Карслейком и Ральстоном, в котором была и его доля вины, лез из кожи вон, чтобы ее искупить. Съежившись от холода, он пристально наблюдал за морем из центра управления огнем.

Маршалл и Питерс, разговаривавшие со старшим электриком, в чьем заведовании находилась электротехническая мастерская № 2, услышали доносившийся с палубы настойчивый крик. Мастерская находилась перед кают–компанией в левой части прохода, огибавшего с кормы основание второй башни. В два прыжка оба выскочили из мастерской. Открыв дверь с проволочной сеткой, очутились на палубе и, перегнувшись через борт, сквозь снегопад стали смотреть вниз, куда возбужденно показывал морской пехотинец. Маршалл сразу же узнал его; это был Чартерно, единственный рядовой на корабле, которого знали в лицо все офицеры; во время стоянок в порту он выполнял обязанности бармена.

— В чем дело, Чартерно? — спросил он. — Что ты там увидел? Да живее же!

— Вон там, сэр, подводная лодка!

— Что? Что такое? Подводная лодка?

Поглядев искоса, Маршалл увидел преподобного Уинтропа, корабельного священника, который протискивался между ним и Чартерисом.

— Где? Где она? Покажите ее мне! Да покажите же!