Муж не бросал меня, несмотря на мамины прогнозы: «Вот ребёнок родится, и он тебя бросит». После смерти Колиной бабушки (царствие ей небесное) мы все перебрались в её деревенский дом. Кроме моей мамы. Конечно, первые дни она жила с нами, твердя, что мне тяжело, но Коля не выдержал, они поругались, и мама уехала, хлопнув дверью и крикнув на прощанье: «Живите, как хотите!»
То, что с её точки зрения звучало как проклятие, было для нас благословением. Наконец-то мы могли жить, как хотим. Впервые на своём веку я осознала, каково это, когда тебе не указывают, сколько сахару сыпать в чай, как правильно сморкаться и как пеленать детей. Первый год я ещё дёргалась, насыпая порошок в стиральную машину или застилая кровать — мне всюду чудился мамин голос, диктующий, как это делать по правилам, потом прошло. К маме мы ездили по воскресеньям, и она учила меня, как удержать мужа, хотя он никуда не убегал, и как кормить детей, чтобы в них влезало в два раза больше.
Дети подрастали. Ваня не говорил, и мы возили его по врачам, а в остальном всё было неплохо. Я подружилась с местной продавщицей Таней, и по вечерам мы гуляли с колясками и обсуждали детские лекарства. Её дочку тоже звали Алина.
Не могу сказать, что я не уставала, но назвать это время адом язык не поворачивается. Танька же кричала: «Это ад! Это вешалка!» — имея в виду, что впору повеситься. Её Алинка орала по ночам, Танька пичкала её снотворным, сама не высыпалась, ходила с кругами под глазами и удивлялась, как это я выдерживаю с двумя.
А мне безумно нравилось нянчить детей. Мои были спокойными, по ночам спали, орали редко и почти не болели. Больше всего меня радовало, что они полностью от меня зависят. Эта беспомощность умиляла, и, как и любой матери, мне хотелось, чтобы они остались беспомощными навсегда. Если бы я знала, что моё желание однажды сбудется…
После переезда выяснилось, что у меня на редкость хозяйственный муж. Коля собрал из старых железок подобие машины, привез откуда-то деревяшки, отремонтировал в доме всю мебель и занялся постройкой мансарды. За несколько месяцев сменил четыре работы, потом организовал с другом фирму по продаже строительного железа — оцинковки, профилей и тому подобного. Я не вмешивалась в его дела, тем более, что в больницу с детьми мы теперь ездили не на автобусе, а на его колымаге.
Я следила, чтобы в доме было чисто, а на кухне полно еды — нередко приходилось кормить работников, помогающих Коле с мансардой. Пыталась сама подрабатывать вязанием, но вещички получались слишком красивыми, чтобы их отдавать, и вся продукция доставалась моим детям.
Ване исполнилось три года, и лечение дало результаты: он наконец-то заговорил. Муж подарил ему огромный игрушечный автомобиль, в котором они с Алинкой с хохотом и улюлюканьем разъезжали по двору. А вскоре Коля и сам заявился домой на старой иномарке вместо самодельной рухляди.
Вы будете смеяться, но за эти годы мы с Колей ни разу не поругались. Я не закатила ему ни одной сцены ревности, даже когда нашла в этой самой иномарке длинные блондинистые волосы. Мне было плевать, я жила ради детей. И этих детей мне было мало… Оттого и начались проблемы.
Третьего ребёнка пришлось выпрашивать. Коля ворчал, что не прокормим, кризис, инфляция и вообще жизнь тяжёлая. То же самое говорили и все мои родственники, добавляя, что нельзя же рожать, как кошка. А я хотела большую, дружную семью. Что в этом плохого? Чем я согрешила?
Первая размолвка у нас с Колей произошла, когда я объявила о своей новой беременности. «Чем меньше срок, тем проще аборт сделать!» — вот были первые слова счастливого отца. (Неправда, кстати.) Моему возмущению не было предела, и я высказала ему всё, что думала.
Он заорал и потребовал, чтобы я избавилась от ребёнка. Я послала его к чёрту и ушла стирать. Для меня, помешанной на детях, аборт был равносилен убийству, причем убиваешь ты самое родное, что у тебя есть. Всё равно, что убить Алинку или Ваню. Так я этому дураку и сказала. В тот день я сильно охладела к мужу, и вернуть былую теплоту отношений мы уже не смогли. Пару месяцев он ещё надеялся, что я «образумлюсь», потом предлагал достать через друзей медицинское разрешение по блату, и лишь когда я снова взялась за вязание детского приданого, махнул рукой. Сказал: «Так ты…» — со всем возможным презрением.
Ещё раз повторяю, мужчины странные и нелогичные существа. Муж всей душой любил наших двоих детей, но при этом желал смерти третьему. Чем это объяснить? Здравым смыслом? Я впервые задумалась о других замужних женщинах, у которых всего двое детей. А где же тогда остальные — в той чёрной и холодной яме небытия, куда мой муж хотел отправить нашего второго сына? Эти женщины ходят на работу, ведут хозяйство, воспитывают детей… И стараются забыть, как избавлялись от лишних сыновей и дочерей. Обречь себя на подобные воспоминания? Да ни за что. Я обиделась на мужа, и попробовал бы кто-нибудь тогда мне сказать, что Коля прав! А он тысячу раз был прав, когда говорил, что детей нам достаточно.