Кукла в бидоне

Прямо перед ними какой-то смуглый немолодой человек в мятой кепке с поломанным козырьком, грязной рабочей куртке и таких же брюках робко смотрел на старушку с огромным арбузом, раздувшим тоненькую авоську. Арбуз был тяжел, и старушка скособочилась, стараясь, чтобы сумка не касалась асфальта.

— Мамаш, мамаш, касс игдэ?

— Какой касс? — испуганно вздрогнула старушка.

— Минялный касс… такой…

Старушка переложила авоську в другую руку, пожала плечами и засеменила прочь, что-то бормоча под нос.

Человек в куртке беспомощно огляделся и неуверенно подошел к «Волге».

— Хозян, нгдэ тут… минялный касс? Такой облигаций принимают?

«Узбек, очевидно, или таджик, — подумал Иван Александрович, взглянув на смуглое, с редкой бородкой лицо. — Какие еще облигации?»

— Вот, сматры, пжалуйса… — Человек долго копался за пазухой и наконец вытащил несколько измятых десятирублевых облигаций трехпроцентного займа.

— Принимают, папаша. Почему же не принимать? В любой сберегательной кассе, — нетерпеливо сказал Польских и повернулся к Ивану Александровичу. — Так если вы не раздумали, дубленку вам сделаем. Приятель один обещал сообразить что-нибудь.

Иван Александрович почему-то живо представил себе мягкую теплую дубленку, о которой давно мечтал, — дубленку глубокого темно-коричневого тона, упругую на ощупь, словно живую, и сказал:

— Спасибо, Паша. Держи деньги. Сто пятьдесят.

— Хозян, — человек в куртке нервно переминался с ноги на ногу, — хозян, может, ты…

— Что вам еще? — участливо спросил Иван Александрович и даже слегка улыбнулся. Образ дубленки согревал его, и на душе почему-то стало светлее.

— Из Ошбармакского район мы, дома здес разбирал. — Человек повернулся и показал грязной рукой на переулок, почти все деревянные домики которого были уже снесены. — Карош лес… многа…

— Это где такое Ошбармакский район? — поинтересовался Польских. — В Узбекистане?

— Правилно, правилно, — обрадовался человек в куртке и широко, доверчиво улыбнулся. — Далек, тысяч километров… Значит, принимают такой облигаций?

— Как деньги, — усмехнулся Вяхирев, — в любой сберкассе Советского Союза. Одна из них вон там, на углу. — Он показал рукой. — Как раз под часами…

Узбек засунул облигации в карман, потом снова достал их, нерешительно посмотрел на своих собеседников, шмыгнул носом и начал переступать с ноги на ногу.

— Ну что, проводить тебя до сберкассы, дорогой? — спросил Польских. — Вон же она.

— Не… — тяжело вздохнул узбек, — не… Плохо русски знаем… Спросыт, откуда… как сказат… Нашли мы… там. — Он снова махнул рукой в сторону развалин домов.

Иван Александрович заметил, что ему вдруг почему-то стало интересно разговаривать с этим забавным узбеком. Ему уже не нужно было заставлять себя что-то отвечать из вежливости, вопросы так и крутились у него на языке.

— Как «нашли»? Прямо на земле?

— Не… — уже немножко увереннее покачал головой узбек. — В стэнэ. Рахим нашел. Дирка такой за бумага на стэн… Как это… бумаг на стэн?

— Обои? — подсказал Польских, достал из кармана пачку «Кента», лихо щелкнул ногтем по донышку и протянул вылезшую сигарету узбеку.

— Обой, обой, — обрадовался узбек. — Бидон такой…

Ивану Александровичу стало жарко, и он расстегнул плащ. Воображение мгновенно нарисовало целую горку из облигаций, горку из кирпичиков-пачек, и каждая пачка, наверное, перехвачена аптекарской резинкой, красной или черной. Причем картина эта была ему приятна, возбуждала.

— А бидон при чем же? — спросил он.

— Целы бидон… С Рахимом счытали, тры раз счытали. Тысяч и пятдесят две облыгаций, всэ такой же…

«Десять тысяч пятьсот двадцать рублей. Ну, может быть, чуть меньше. Какой-то процент при покупке касса удерживает… А могут быть еще и выигрыши… Почему другим всегда везет, а мне никогда? — с горечью подумал Иван Александрович. — Зачем, например, этому темному человеку столько денег? Что он с ними будет делать?»

— Хозян, — снова пропел узбек, — боимс мы. «Откуда взал…» Домой брат боимс… «Откуда взал…» Все там друг друг знайт… — Человек шумно набрал воздух в легкие, словно собирался нырнуть, и вдруг выпалил: — Купи, хозян, за половин отдадым.

Теперь Ивану Александровичу было уже не только жарко — стало трудно дышать, и он, оттянув галстук, расстегнул верхнюю пуговичку воротничка. Пачки, обхваченные аптекарскими резинками, часть красными, часть черными, разделились на две кучки… Половину ведь возьмет Пашка, сукин сын, будто и так ему мало… Всего на пять — значит, тысячи две с половиной чистыми… Придется снять с книжки, разрушить срочный вклад. Да черт с ними, с этими процентами…

Иван Александрович быстро взглянул на Польских, тот на него и покачал головой:

— Сначала нужно проверить, не фальшивые ли, еще влипнешь в историю.

— На, — обиженно сказал узбек, — несы, — и протянул Павлу Антоновичу несколько измятых облигаций.

— Сходи, Паша, — быстро сказал Иван Александрович, — сходи, а я подожду.

— Иды, а я пойду за Рахим, бидон прынесем.

Узбек, не оглядываясь, перешел улицу и исчез в переулке. Иван Александрович, забыв о том, что машина грязная, оперся о крыло «Волги» и закурил в третий раз за полчаса.