Кукла в чужих руках

Он ничего не стал спрашивать, затащил меня в квартиру, развязал мокрые шнурки на кедах, и со словами «Горячую врубай, так и быть, воду спускать не буду» втолкнул меня в ванную. Потом, когда я, отогревшись под горячими струями, выключила душ, постучался и не глядя сунул в приоткрытую дверь чистую рубашку и треники.

Недоумевая, зачем он дает мне свою одежду, я взяла ее, и только после догадалась: дверь нашей комнаты заперта, и сухую взять негде. Прижав к лицу сложенные стопочкой вещи, я втянула запах детского стирального порошка и снова залилась слезами. Вдоволь нарыдавшись, я оделась, подвернула рукава и штанины и выползла из ванной.

Кирюха курил на кухне возле окошка.

— Ну что, Софико, праздник удался, и ты свалила, теряя тапки? — не оборачиваясь он выпустил дым тонкой струйкой вверх в приоткрытую форточку.

— Свалила. Да.

Мне было так плохо, что я даже не стала отшучиваться. Просто обессиленно плюхнулась на диван. Кирюха погасил сигарету и уселся рядом.

— Ну рассказывай!

— Я ее убью.

— Директрису, завуча или математичку? Давай Танкера — она меня достала!

Я покачала головой, и мокрые концы волос мазнули по коже.

— Кантарию Машку. Поджечь на фиг квартиру и дверь подпереть, чтоб никто не выбрался!

В моем кровожадном воображении поплыли черные клубы дыма, языки пламени и жалобные крики.

— Софа. — Кирюха раскинул руки по спинке дивана. — Обещаю тебе носить в тюрягу передачки! Надеюсь, вина этой негодяйки того стоит?

— Стоит, Кир. Машка меня сегодня перед всей школой опозорила.

— Да ну? А чё за тебя твой герой не постоял? Или он только в… — Кирюха осекся и бросил на меня мрачный взгляд. В ореховых глазах мелькнула неприкрытая горечь.

Тут я не выдержала. С того момента, как переступила порог квартиры, я старалась не думать о предательстве Савельева. Это было слишком болезненно, словно ковырять остро отточенным карандашом только что полученную рану. Уронив голову на руки, я зарыдала.

— Кончай реветь. — Кирюха осторожно похлопал меня по спине, — лучше давай рассказывай. В подробностях.

И я все ему рассказала.

— Да, — согласился он, — ситуация неприятная, но не самая ужасная.

— Ага, — промычала я, — посмотрела бы я на тебя! Позорище — хоть в школу не ходи! А что? Может, и правда на фиг ее? Все равно я с банана на трояк перебиваюсь. Уйду в художественное училище, и все!

— Это значит поджать хвост и сдаться!

Он вскочил и, мягко пружиня, прошелся по кухне взад-вперед, словно разминаясь перед забегом.

— Ну а барахло твое где? Куртка? Чё раздетая домой пришла?

— Гардероб закрыт был.

— Ладно, это я решу. А вот видос надо бы удалить. Кто его в сеть выложил?

— Кантария, конечно! Кто, кроме нее?

— Дай-ка посмотреть. — Кирюха прекратил мерять шагами кухню.

Я огляделась в поисках своего мобильника, но на столе лежал только Кирюхин.

— Телефон в джинсах остался.

Я рыпнулась встать, но он остановил: «Сам принесу» — и ушел. И тут его телефон завибрировал, а следом понеслась «Орбит без сахара». На экране высветилось имя моей подруги. Юлька звонила, а Кирюха все не возвращался. Александр Васильев пел. И только я уже решила, что могу позволить себе ответить, как в кухню вошел Кирюха. Взяв со стола орущий мобильник, он сбросил звонок и протянул мне мой аппарат. Я открыла сообщение Аделины и кликнула ссылку. Кирюха сел рядом и уставился на экран.

— Да-а… — протянул он после просмотра. — Как тебя угораздило? Сильно набухалась, что ли?

— Да нет… бокал мартини только выпила.

Он хмыкнул, выражая сомнение, и сказал:

— Справедливость все же восстановить следует. Кто это снимал?

— Говорю же — не знаю! У меня уже башка лопается от всего этого!

Я сжала виски ладонями, а Кирюха снова включил запись. И тут уже зазвонил мой телефон. Теперь Юлька пыталась связаться со мной. Молниеносным движением Кирюха сбросил ее звонок.

— Ты чего? — возмутилась я.

— Ничего. Смотри, что это?

На последних секундах видеоролика камера задергалась, будто кто-то пытался прервать съемку, и мелькнула рука. И на ней большие штурманские часы.

— По-моему, у твоего приятеля такие.

— Да, — только и смогла выдавить я.

Кирюха молча снова потянулся за сигаретой.

— Как ты думаешь, Кир. — Я шмыгнула носом. — Почему? Почему он со мной так?

— Потому что козел.

Я снова уткнулась лицом в ладони.

— Если бы я была как Машка, он бы меня не бросил!

— А разве он тебя бросил?

— Нет, но… А ты думаешь, что еще не всё? — Я с надеждой вскинула голову и уставилась в темно-ореховые глаза.

— А быть «как Машка» — это как? Надменной стервой?

— Да! Но упакованной в брендовые шмотки!

— Глупая ты, Сонька, — грустно сказал Кирюха. — Разве можно кого-то шмотками удержать?

— Тебе не понять! — я разозлилась. — Я на все готова, лишь бы он со мной остался! Любить — это быть к кому-то намертво приклеенным. Суперклеем! И если он насильно отрывает от себя, то у тебя кожа по всему телу содрана! А ему — хоть бы хрен! Знаешь, как больно?! Ты не любил, ты не поймешь!

— Глупая ты, Сонька, — снова пробормотал Кирюха и уставился в окошко.

Мы молчали. Из форточки сквозило, и я обхватила себя руками.