Куклолов

Олег выглянул из комнаты, когда сумерки за окном уже окончательно сменились чёрной тяжестью ночи. Судя по всему, в общаге в это время жизнь только начиналась. В коридоре появились люди, распахнулись, показывая нутро комнат, двери, донеслись откуда-то гитарные переборы, а из кухни запахло нормальной, домашней едой. Коридорные лампочки вкрутили, и на кровати, об которую он запнулся днём, обнаружилась целая орда студентов. Лиц было не различить, но они липли гроздьями; кто-то сидел на матрасе, кто-то – прямо на полу. Тут же валялись тетради, пеналы, провода наушников и зарядок…

Со сковородкой под мышкой, кульком картошки в руке и телефоном в кармане Олег заглянул в кухню и тут же отскочил: мимо, задев его по щеке, пролетела влажная куриная шкурка. Ударившись в стену, шкурка мягко сползла по кафелю в огромный мусорный бак. Олег выдохнул, обернулся и врезался в толстяка, который тут же принялся извиняться:

– Прости, братан, я курицей не целился… В мусорку хотел… Прости.

Олег помотал головой, решил, что в первый день затевать ссору не стоит, и, быстро оглядев толстяка (вроде не опасен), махнул рукой:

– Да ладно… Слушай, а помоги, пожалуйста, газ зажечь. Я не…

Хотел сказать «я не местный», но на язык подвернулось:

– Не умею.

– С другого этажа, что ли?

– Д-да. С другого.

Ну, формально так и есть. С семнадцатого.

– Давай. Какую тебе зажигать? Пьезушка есть?

– Пьезушка?..

– Пьезозажигалка. Пистолетик такой, чтобы зажигать. Спичками не очень.

– А… Нет.

– И у меня нет, – расплылся в улыбке толстяк. – Я на кухне не готовлю. Ты попроси у Кати, вон она. Она нормальная, научит. Ка-ать!

Девушка, стоявшая у заваленного кастрюлями и пакетами окна, обернулась. Олег подался вперёд и, забыв о собеседнике, как верблюд уставился на Катю. Та близоруко сощурилась, откинула со лба чёлку и глянула на толстяка:

– Чего, Ярик?

– Тут с другого этажа чел пришёл, помоги с плитой разобраться. У тебя же есть пьеза?

Катя вздохнула, вытерла ладони о штаны и кивнула Олегу.

– Давай. Что там тебе ставить надо?

– Ка…картошку пожарить.

– Нарезал уже?

Олег вытащил из-под мышки сковородку, тряхнул кульком, демонстрируя – мол, нет, не нарезал, – тонкий полиэтилен порвался, и грязные картофелины раскатились по светлому кафельному полу.

Он бросился подбирать.

– Нарезал… – донеслось сверху. Катя снова вздохнула, забрала у него сковородку и водрузила на плиту. – Чистить-то умеешь?

Олег дёрнулся, но девушка спрашивала вроде бы без издёвки, хотя и смотрела на него без всякого интереса. При ближайшем рассмотрении она выглядела уставшей, бледной и почти что тощей в огромных штанах и длинной кофте. Но красота и из-под хламиды просвечивает, говаривал отец, и Олег в кои-то веки был с ним согласен. Собрав картошку, он поднялся и ещё раз искоса глянул на Катю. В резком кухонном свете она казалась рыжеватой; большие тёмные глаза цветом походили на ореховый пряник.

Катя в третий раз вздохнула, велела:

– Почистишь – скажешь.

И вернулась к подоконнику, загремела там чем-то.

Олег осмотрел свои руки, испачканные в земле, покосился на большую зелёную кастрюлю в углу и опомнился, что ножа-то и нет.

– А… Катя… Извини, можно нож?

Катя без удивления, не оборачиваясь, кивнула на стол, где среди пачек яиц, обёрток и тарелок блестел узкий синий нож. Олег взял ножик, ухватил картошину и вонзил лезвие в брызнувшую соком мякоть.

– Забавно. Это где тебя так учили картошку чистить?

От неожиданности рука дрогнула, лезвие соскользнуло и прыгнуло на палец; к счастью, неглубоко.

– Ты можешь мне помочь? – выпалил он, думая, что день вместил в себя уже слишком много: натянулся до самого предела, вот-вот лопнет.

Катя поморщилась, и ему в голову пришло, что просто так она время на него тратить не будет.

– Давай в обмен. Я могу тебе часть картошки отдать…

Он имел в виду сырую, но Катя, видимо, подумала про готовую, фыркнула, отобрала нож, стремительно вычистила три картофелины и кинула в раковину. Они ударились о жесть с грохотом и вселенским звоном на всю кухню. Катя и ухом не повела, сунула нож обратно Олегу.

– Мой, режь, доска на столе. Всё, у меня тесто подошло.

И опять загремела у окна, размешивая что-то в огромной чашке. Пока Олег неловко кромсал картошку, Катя поставила на плиту тонкую сковороду, и вскоре в кухне одуряюще запахло горячими, поджаристыми блинами. Олег язык проглотил, да и не он один: народ то и дело оборачивался к плите, заглядывали из коридора…

Стопка блинов быстро росла, а вот дела с картохой были плохи: Олег еле-еле дорезал вторую, порезался и на третью картофелину плюнул: сунул её в кулёк к нечищенной.

– Готово? – окликнула Катя.

– Да.

– Клади в сковородку.

Он сбросил картошку в сковородку и застыл, не зная, что дальше.

– Да что с тобой? Масло-то кто наливать будет? Лопатка есть?

Олег уже десять раз пожалел, что дома не сгрёб всю посуду в мешок и не взял с собой. Дома. Дома. Да чтоб эти слёзы… Он резко утёр глаза рукавом, буркнул:

– Нет.

Катя помолчала. Глянула удивлённо.