Мы поднялись по ступенькам на сцену, прошли за кулису и нырнули в дальнем углу сцены в дверь, в коридор, расположенный на одном уровне с полом в зрительном зале. Оно и понятно – пол в здании везде на одной плоскости находится, это сцена возвышается. По левую сторону коридора располагались окна, выходившие в довольно-таки невзрачный внутренний дворик, по другую – ряд помещений.
Открыв дверь в первую комнату, Стороженко отступила, предоставив мне возможность посмотреть на то, что находится внутри. Надо признать, ничего интересного. Просторное помещение было заставлено рядами вешалок со всевозможными костюмами и ими же завалено все свободное пространство вокруг.
Я откланялся и двинулся вслед за Стороженко к следующей комнате. Дверь здесь была открыта настежь. И это довольно-таки просторное помещение было завалено, но не вещами, а куклами. Они были повсюду – на полках, висящих на стенах, стеллажах, шкафах, на столах.
Нина шагнула к следующей комнате. Распахнув дверь, пригласила:
– Проходи!
Я вошел в комнату. Это была небольшая длинная узкая гримерная на три рабочих места, если так можно выразиться. Там на одной стене в ряд висели три зеркала, окруженные лампами дневного света, бившего гримирующемуся в глаза; под ними стояли три тумбы, заставленные всевозможными кремами, кисточками, баночками с гримом и какими-то мазями и жидкостями, и три кресла. У противоположной стены стояли шкафы, в конце комнаты находилось окно. Все свободное пространство стен было занавешено портретами кукол и людей, очевидно, типажи.
В комнате находились двое: мужчина и женщина. Мужчина, тот самый артист, игравший веселого сказочника, стоял у окна и курил, выдувая дым в раскрытую форточку. Он был все еще в сценическом черном костюме, но без плаща и цилиндра. Теперь я мог рассмотреть его как следует с близкого расстояния, а не из зрительного зала. Ему действительно было лет за тридцать. Он был полноват, брюшковат, лысоват, круглолиц, щекаст, броваст, губаст, голубоглаз и «картофелиноносат» или «носокартофеленист», не знаю, как уж лучше сказать. Этот тип мне сразу не понравился, студенистый какой-то, как медуза, мужественности в нем ни капли.
Одетая в черное трико рослая грудастая женщина, примерно одних лет со студенистым веселым сказочником, сидела у зеркала, расположенного посередине комнаты, и влажной салфеткой снимала остатки, видимо, такого же, как и у бывшего у Стороженко, темного грима с не лишенного приятности лица. У нее был округлый нос, овальный подбородок, красивая линия рта, карие, чуть навыкате глаза, выпуклый лоб, шелковистые брови. Прямые светлые волосы были собраны в пучок, открывая маленькие ушки. Маленькие, разумеется, относительно ее габаритов, ибо, как я уже упоминал, женщина была не из мелких. Фигура у нее с возрастом уже начала оплывать, при узких плечах широкий обтянутый черным трико зад с трудом умещался в кресле… В целом и третий человек из актерской среды не производил на меня впечатления.
Странно как-то: три артиста передо мной, и ни одного с артистичной внешностью. Красив, как артист – явно не про них сказано. Принцип отбора в артисты кукольного театра, что я вывел на примере Стороженко, подтверждался и в случае с ее напарниками – студенистым и широкозадой: если тебя из-за внешних данных не взяли в артисты кино и театра – иди в кукольники, там необязательно быть писаными красавчиками.
Вошедшая следом за мной Нина прикрыла дверь и заявила:
– Это и есть тот самый журналист, про которого я вам говорила…
– И который, – подхватил я, – будет писать статью про ваш замечательный кукольный театр. Игорь Гладышев, – представился я.
Замершая было с салфеткой у лица в момент моего вторжения в гримерную широкозадая вновь заводила ею по физиономии и, не спуская с меня глаз, промолвила:
– Ольга Шерманова. – Голос у нее оказался громовым и грубоватым. – Извините, Игорь, что в таком виде перед вами, но, сами знаете, работа такая. Я, с вашего разрешения, продолжу приводить себя в порядок.
Я понимающе кивнул и перевел взгляд на студенистого. Тот выпустил в окно очередную струю дыма и заявил:
– Юрий Тычилин.
Я подмигнул:
– Веселый сказочник Андерсен?
– Типа того, – изрек студенистый и слегка растянул лягушачий рот, что, очевидно, означало у него улыбку.
Физиономия у него все еще была в гриме, но не в черном, а сценическом, причем ярком, и вблизи Юрий смахивал на клоуна или размалеванного трансвестита. Черт, ну и компания у меня подбирается!..
– Проходи, садись! – предложила мне Стороженко, выдвигая на середину комнаты кресло от ближнего гримерного места, и, когда я уселся, обвела рукой пространство вокруг себя, Ольги и Юрия. – Вот наша труппа почти в сборе… То есть труппа в театре большая, а это наша маленькая компания, которой мы дружим и… – Нина замялась.
– Да ладно, чего уж там, – хмыкнула Шерманова, бросая салфетку в урну и беря новую. – Говори все как есть. Журналисты народ дотошный, все равно ведь узнают.