Кукловод

Стороженко ждала меня у входа в театр. На ней было матово-черное короткое платье, обтягивающее молодую женщину, как саван мумию, и черные туфельки на высоком каблуке. Нина наложила яркий макияж и вся была такая одухотворенная, возвышенная, оживленная, в общем, сразу видно: влюбилась девка в созданный в ее воображении образ принца и счастлива, как дура. Не будем ее разочаровывать.

– Привет! – Я чмокнул Нину во впалую щечку.

Она поцеловала меня в ответ. Незаметно от стоявшего неподалеку то ли вахтера, то ли контролера, но почему-то в одежде швейцара, нежно провела ладонью по моей щеке.

– Нос вроде не сильно распух.

Я на мгновение задержал руку Нины у своей щеки и мимолетно прижался своими губами к ее ладони.

– Каждое прикосновение твой руки заживляет мой нос, как бальзам открытую рану, – подражая плохому актеру, играющему патетическую сцену, проговорил я томно.

Актрисе понравился мой комплимент. Она, поиграв бровями, кокетливо заметила:

– А ты, оказывается, не лишен поэтического дара, хотя и не журналист.

Я галантно ответил:

– Такая женщина, как ты, вдохновит любого даже бесчувственного человека на поэтические строки.

Нина закатила глаза, показывая, до какой степени она польщена. Потом, как и в прошлый раз, сделала знак контролеру-вахтеру, что я с нею, и мы, миновав фойе, направились по расположенному слева от зрительного зала коридору в конец театра.

– Я отведу тебя к Жене Малютину, – приноравливаясь к моему шагу, проговорила актриса. – У него есть несколько свободных минут до начала прогона спектакля, а потом поедем к Шермановой.

Я развел в сторону ладони, будто показывая, что в них ничего нет.

– Все в твоих руках, и я в том числе.

Нина взяла меня под руку и, заглядывая в глаза, произнесла:

– Сегодня я поговорила с Олей и Женей насчет твоего предложения решить вопрос с пропажей бриллиантов частным образом, не привлекая полиции. Увы, никто сознаться в краже не захотел.

Я состроил кислую мину, выражая, таким образом, сожаление по поводу случившегося.

– Ну, что же, пускай тогда предоставят алиби на момент совершения преступления.

Нина активно закивала:

– Именно об этом мы и договорилась.

– А с Юрой что?

– Пока ничего, – пожала актриса худенькими плечами. – По телефону такой деликатный вопрос не решить, тебе придется ехать к нему в больницу.

Я уже давно настроился на встречу с Юрой в стационаре, поэтому равнодушно ответил:

– Раз надо, значит, поеду.

Мы дошли до конца коридора. Здесь актриса открыла боковую дверь, и мы по темной и очень крутой лестнице поднялись на третий, как оказалось, служебный этаж. В коридоре, опоясывающем зрительный зал, располагался ряд дверей. Мы прошли ровно половину коридора, и Стороженко открыла одну из половинок массивной двустворчатой двери с табличкой «Звукооператор». Друг за другом ступили в полутемную каморку, забитую всевозможной аппаратурой, мониторами, пультами с тумблерами, выключателями, регуляторами громкости, индикаторами, в назначении которых наверняка разобраться мог только специалист. В середине звукооператорской в компьютерном кресле за большим пультом, расположенным под застекленным смотровым окном, за которым прямо напротив виднелась сцена, сидел Малютин. Как и в прошлый раз, он был одет с иголочки, брюки и рубашка отглажены, туфли начищены, пиджак на плечиках висит с внутренней стороны двери. Ничего не скажешь, аккуратист. Да и за внешностью следит: щеточка щегольских усов пострижена, чубчик прилизан, щеки выбриты, как говорится, до синевы, чувствуется аромат дорогой туалетной воды. Красавчик, одним словом.

– А-а-а, привела оборотня, – буркнул Женя. Судя по вопросу и взгляду, устремленному к моей провожатой, он обращался именно к ней.

Ясно, радушного приема не будет. Но раз уж мне от этого типа кое-что нужно, придется терпеть.

– О да! Сегодня, прежде чем снова превратиться в человека, я всю ночь выл на луну, – проговорил я, стараясь шуткой задобрить звукооператора.

Не тут-то было! Звезда звукооператорского искусства мой юмор не оценила. Сегодня она явно была не в духе и в упор не хотела меня замечать.

– Пусть по-быстрому излагает суть вопроса и катится отсюда ко всем чертям, – заявил Женя, по-прежнему обращаясь к Стороженко.

О мой бог! Судя по гонору, с каким говорил, Малютин, он был в театре идолом, которому поклоняются все, начиная от работника сцены и заканчивая директором театра. Нина не составляла исключения.

– Но, Же-еня-я… – вдруг запинаясь, заикаясь и заискивая, проблеяла она, наверняка испытывая передо мной неловкость за поведение своего компаньона по левому детсадовскому бизнесу. – Мы же догово…

Я перебил актрису:

– Все в порядке, человек целый день на работе, устал, понятное дело, испытывает раздражение, а тут я еще с дурацкими вопросами.

Я незаметно подмигнул Нине и кивком указал на дверь. Актриса оказалась понятливой.

– Ладно, вы тут поговорите, а я по делам пойду, – стушевавшись, проговорила она, зачем-то поправила на бедрах платье и выскользнула за дверь.