Кукловод (СИ)

— А мне очень, очень хотелось покопаться в твоих мозгах, понять, почему ты такой же, как я, и не такой, как все, — продолжал как ни в чем ни бывало Зиновий. — Один я представляю большую силу, но вдвоем мы завладели бы всем миром. Однако ни мне, ни тем более тебе этого не достичь. Я вынужден скрываться от спецслужб, вся моя жизнь — это прятки, которая может закончиться точным выстрелом снайпера или на хирургическом столе фээсбэшных вивисекторов. А ты слишком хорошо воспитан, чтобы использовать свой дар себе на пользу. С другой стороны, возможности моего дара гораздо выше, я могу управлять людьми, подчинять их своей воле, а ты — только читать воспоминания покойников.

— Я тебя понял, — сказал Алексей. — Но ты не объяснил, за что отдал жизнь мой товарищ.

— Такая уж у него судьба, — совершенно искренне вздохнул Хорьков, однако уже спустя мгновение на его губах появилась злорадная ухмылка. — Я рассчитывал честно купить картину при посредничестве этого человека, с деньгами у меня проблем нет. Но он плохо справился со своей работой, не смог заставить тебя дописать ее. А я устал ждать, и решил твоего продавца наказать. Впрочем, даже если бы мне и не удалось через картину узнать твой внутренний мир, я бы повесил ее на стену, смотрел на нее и думал о том, какие еще муки придумать для тебя?

Зиновий неожиданно выключил фонарик, и они моментально оказались в полной темноте. Лишь только где-то сзади светлел дверной проем, но этого света было недостаточно, чтобы Клест мог разглядеть своего недруга.

— Я привез его сюда вчера вечером, перед тем, как отправиться к твоему дружку Леонченко, — раздался из темноты голос. — Твой Егоров визжал, будто свинья, так что пришлось накачать его тем же препаратом, что и того бизнесмена, которому я отрезал гениталии. Правда, когда я заколачивал гвозди, у твоего друга опорожнился кишечник, и он едва не испортил мне туфли. Чувствуешь, как пованивает? Но я на него в обиде — все же столь важное событие в жизни человека случается не каждый день. Потом я стал рисовать на его коже ножом... Леша, мне кажется, что во мне пропадает художник! Хочешь оценить мое мастерство? Подходи ближе, я посвечу.

Снова вспыхнул фонарик, освещая кошмарную картину, достойную кисти Иеронима Босха. Теперь, приглядевшись, Клест сумел получше рассмотреть то, о чем говорил Хорьков. Грудь Егорова представляла собой кошмарное полотно, на котором среди потеков крови можно было разглядеть силуэт храма с тремя куполами, и витающих над ним двух карикатурных ангелов. Алексей непроизвольно вздрогнул, вспомнив свое «Лето», где был похожий сюжет, только вместо храма на его картине изображено дерево.

На лицо Клеста свет не падал, но Зиновий, наверное, уловил исходившие от него флюиды ненависти.

— Давай-ка, братец, выйдем отсюда, а то, я гляжу, на тебя не лучшим образом действует вид твоего бизнес-партнера.

Алексей молча развернулся, двинувшись к дверному проему. Преодолевая эти несколько метров, он ожидал чего угодно, вплоть до коварного удара ножом промеж лопаток, а может, и выстрела в затылок. Кто знает, что у этого ублюдка в кармане плаща...

Однако если Хорьков и собирался расправиться с братом, то явно не сейчас. Он с беспечным видом уселся на низкий подоконник, закинул ногу на ногу, обхватив ладонями колено и, довольно прищурившись, поглядел на Клеста:

— Видишь, какой я подонок? Сам понимаешь — убить человека для меня все равно, что муху прихлопнуть. А мог получиться нормальный член общества, не подбрось меня любимая мамочка в Дом малютки. Бог с ними, с уродами, которые ее изнасиловали, я бы даже это простил, если бы она признала меня своим сыном. Но она отреклась от меня! Ты не знаешь, что мне довелось испытать в детдоме, через какие унижения пришлось пройти...

— Почему же, знаю. Я ездил в Слободск, разговаривал с директором детского дома. Может быть, она была не в курсе всего, однако и услышанного оказалось достаточно, чтобы понять, как несладко тебе пришлось... Ладно, ты разобрался со своим обидчиком. Однако кто дал тебе право лишать жизни ни в чем не повинных людей?! — сдерживаясь из последних сил, чтобы не сорваться на крик, сказал Алексей. — В чем провинились дети тех, кто насиловал твою... нашу мать? Или ты таким образом компенсируешь свою полную несостоятельность как члена общества? А может быть, ты и вовсе импотент? История криминалистики подтверждает, что маньяками обычно становятся те, кто не может добиться успеха у женщин...

Зиновий смачно сплюнул на пол, и скривил тонкие, змеиные губы в ухмылке:

— Если ты хотел вывести меня из себя — то сильно просчитался. Я не собираюсь вдаваться в подробности своих половых функций, и не собираюсь рассказывать, сколько на самом деле было у меня женщин. Причем таких, что не чета твой первой жене или этой... Оксане.

— Еще вопрос... Зачем нужно было так изгаляться над Рогозиным, его братом, зачем нужно было отрезать голову Дроздову? Или тоже тяга к искусству, как в случае с Егоровым?

Зиновий усмехнулся: