Кукловоды. Дверь в Лето

– Ни в коем случае. Вы можете получить свою одежду. Полагаю, вы найдете, что она не совсем в вашем стиле, но это уж ваша личная проблема. А пока ваши шмотки не принесли, не могли бы вы рассказать мне, о каком таком важном деле вы должны позаботиться сию же минуту… после того, как оно дожидалось вас тридцать лет? А именно такой срок вы провели в «холодном сне» – тридцать лет. Неужели это настолько срочно? Или оно подождет до вечера? Или даже до завтра?

Я начал было бормотать что-то о необходимости срочно заняться… потом сконфузился и промямлил:

– Ну, наверное, это не очень срочно.

– Тогда сделайте мне одолжение – ложитесь в кровать и позвольте вас осмотреть, потом вы позавтракаете и, возможно, побеседуете со мной немного, прежде чем рвануть на все четыре стороны. Может быть, я даже смогу посоветовать вам, в какую сторону лучше рвануть.

– Гм, хорошо, доктор. Извините за беспокойство. – Я снова забрался в кровать. Лежать в ней было удобно, и я вдруг почувствовал, как устал.

– Какое там беспокойство, пустяки. Видели бы вы, что некоторые устраивают. Нам их приходится с потолка снимать. – Он поправил на мне одеяло, потом наклонился к тумбочке-столу. – Доктор Альбрехт из семнадцатой. Пошлите дежурного с завтраком… э-э-э… меню – четыре-минус. – Он опять повернулся ко мне. – Повернитесь на живот и задерите пижаму – хочу проверить ваши ребра. Пока я вас осматриваю, можете задавать вопросы. Если хотите.

Я попытался обдумать вопросы, пока он тыкал чем-то мне в ребра; штуковину, которой он пользовался, я принял за стетоскоп, хотя он скорее напоминал уменьшенный слуховой аппарат. Но у нее имелся все тот же недостаток – поверхность датчика была холодной и твердой.

О чем спросить, проспав тридцать лет? Достигли или нет звезд? Кто теперь проповедует «война войне»? Выращивают ли детей в колбах?

– А что, док, в фойе кинотеатров все еще стоят машины для продажи попкорна?

– Стояли, когда я последний раз смотрел кино. У меня нет времени бывать там часто. Кстати, теперь в ходу слово «хваталка», а не «кино».

– Вот как? А почему?

– А вы сходите разок. И сразу поймете. Да не забудьте пристегнуться ремнем: от некоторых кадров зрителей аж из кресла выбрасывает! Видите ли, мистер Дэвис, мы-то сталкиваемся с подобным ежедневно и уже привыкли. Для выходцев из каждого года у нас есть корректирующие словари, а также обзоры по вопросам истории и культуры. Это совершенно необходимо, поскольку дезориентация может быть совершенно экстремальной, несмотря на то что мы стараемся смягчить первичный шок.

– Хм, пожалуй.

– Несомненно так. Особенно после такого экстремально долгого периода, как у вас. Тридцать лет.

– А тридцать лет – максимум?

– И да и нет. Самый долгий период сна, с которым мы имели дело, – тридцать пять лет. Первый клиент на коммерческой основе был охлажден в декабре тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Но среди тех, кого я вернул к жизни, вы проспали дольше других. Теперь здесь есть клиенты, заключившие контракт на срок до ста пятидесяти лет. Но, честно говоря, вас не должны были принимать на такой долгий срок – тридцать лет: в те годы о гипотермии знали еще недостаточно, чтобы так рисковать вашей жизнью. Вам повезло.

– В самом деле?

– В самом деле. Перевернитесь-ка на спину. – Он продолжил осмотр, потом добавил: – Но с теми знаниями, какими мы обладаем теперь, я взялся бы подготовить человека к прыжку через тысячелетие, если бы кто-нибудь взялся финансировать такое предприятие… Я бы с годик продержал его при температуре, в которой пребывали вы, чисто для проверки, а потом резко, за миллисекунду, обрушил бы до минус двухсот. Он бы выжил. Я уверен. Давайте-ка проверим ваши рефлексы.

Слово «обрушил» мне не очень понравилось. А доктор Альбрехт продолжал тем временем:

– Сядьте и положите ногу на ногу. Проблем с языком у вас, я полагаю, не будет. Конечно, я следил за своей речью и говорил на языке тысяча девятьсот семидесятого года. Я весьма горжусь тем, что могу разговаривать с пробуждающимися пациентами на языке того года, откуда они к нам поступают. Я прошел специальный курс обучения под гипнозом. Но вы полностью овладеете современным разговорным языком через неделю – тут все дело только в дополнительном словарном запасе.

Я хотел было заметить ему, что по меньшей мере раза четыре он употребил слова, которых в 1970 году не знали или вкладывали в них совершенно иной смысл. Но потом решил, что это будет невежливо по отношению к нему.

– Вот пока и все, – наконец сказал он. – Да, кстати, вас хотела повидать миссис Шульц.

– Как?

– Разве вы с ней не знакомы? Она утверждала, что вы ее старинный друг.

– Шульц, – задумчиво повторил я. – Вероятно, я знавал когда-то нескольких женщин по фамилии Шульц, но единственная, кого могу вспомнить, – моя учительница в начальной школе. Хотя, скорее всего, она давно умерла.