И наконец, 30 января 1939-го, когда уже польское правительство на требование Германии передать ей Данциг ответило отказом, Гитлер все еще в своей речи в рейхстаге распинался в дружбе: “Мы только что отпраздновали пятую годовщину заключения нашего пакта о ненападении с Польшей. Едва ли среди истинных друзей мира сегодня могут существовать два мнения относительно величайшей ценности этого соглашения”. Он назвал подписавшего этот пакт Пилсудского “великим польским маршалом и патриотом”. И в заключение этого пассажа: “В течение тревожных месяцев прошлого года дружба между Германией и Польшей являлась одним из решающих факторов в политической жизни Европы”.
Сам же он готовился к нападению, понимая, что “чешской истории”, как он называл захват Чехословакии, тут ждать не приходится. Польша будет воевать.
22 августа 1939-го в речи, обращенной к главнокомандующим родами войск, Гитлер говорил: “Я найду пропагандистский предлог для начала войны, независимо от того, будет ли он внушать доверие или нет. В развязывании и ведении войны имеет значение не право, а победа. Никакой жалости. Жестокость… Нужна величайшая жестокость. Необходимо быстрое решение, нерушимая вера в германского солдата. Кризис может наступить только в том случае, если не выдержат нервы лидера”. “Полный разгром Польши является военной целью. Быть быстрым – такова главная задача. Преследовать до полного уничтожения”.
Дневник Геббельса, как я уже писала, недосчитывает страниц, приходящихся на время с конца мая и по 9 октября 1939 года. На этот раз по понятным причинам. Это период сближения Советского Союза с фашистской Германией, заключения между ними пакта о ненападении и дополнительного “секретного протокола”. Это уже “наш” сюжет, накладывающийся на сюжеты геббельсовских дневников. Нападение, война, захват Польши, расчленение ее оказались вне четырехтомного издания рукописных фрагментов дневников. Мы не прочтем, как отразилось в сознании его автора самоотверженное сопротивление поляков.
Дальнейшие события известны, не нуждаются в пояснениях. Пусть лишь напомнят о них полузабытые документы.
Гитлер – Кейтелю на исходе польской кампании: “Жестокость и суровость должны лежать в основе этой расовой борьбы для того, чтобы освободить нас от дальнейшей борьбы с Польшей”. Это была установка на прямое уничтожение поляков. (“Нам не нужны эти народы, нам нужны их земли”. Геббельс, 22.8.1938.)
Гитлер по окончании польской кампании на совещании у себя на квартире: “У поляков должен быть только один господин – немец. Не могут и не должны существовать два господина рядом, поэтому все представители польской интеллигенции должны быть уничтожены. Это звучит жестко, но таков закон жизни”.
Франк, генерал-губернатор оккупированных польских территорий: “Если бы я пришел к фюреру и сказал: «Мой фюрер, я докладываю, что я снова уничтожил сто пятьдесят тысяч поляков», то он бы сказал: «Прекрасно, если это было необходимо»”.
Гиммлер: “В нашу задачу не входит германизация Востока в старом смысле этого слова… Наша задача – проследить, чтобы на Востоке жили люди чисто германской крови”.
Нет нужды продолжать приводить еще свидетельства преднамеренной программы убийств, умерщвлений голодом, истязаниями славянских народов Восточной Европы.
“Москва неповоротлива, но тем не менее очень полезна нам”…