Кукловоды павшей империи (СИ)

Из участков плиты, покрытых кейсарином, словно из спрятанного внутри механизма, выдвинулись прозрачные синие пластины, обхватив голени, запястья, шею и торс кадета; а также лоб, надёжно фиксируя голову.

Гилберт показал себя достойно. Ни один его мускул не дрогнул, ни когда магические кандалы обездвиживали его тело, отдавая в полную власть члена Совета, ни когда Гай макнул пальцы в подготовленную Мираной жидкую субстанцию и поднёс их к лицу курсанта.

Природа волшебного минерала была такова, что, даже расплавленный, он не обжигал кожу. По крайней мере, в обычном своём состоянии. Но едва пальцы Мёрнена прикоснулись к виску курсанта, а в его браслете вспыхнули новые руны, до слуха кадетов тут же донеслось противное шипение. Кожа Гилберта задымилась, и даже лучший курсант училища не сдержал болезненного рыка, изо всех сил стиснув зубы.

Два пальца медленно поползли вниз, оставляя на левой половине лица след из затвердевающего кейсарина. Линии образовали незамысловатый рисунок, тянущийся от виска до щеки и представляющий собой эмблему подразделения кукловодов.

Воздух вокруг плиты нагрелся и вибрировал от напряжения, как это всегда бывало при сотворении мощного колдовства. Скосив взгляд на члена Совета, Кара заметила, как он что-то проговаривает, беззвучно шевеля губами, и с каждым вылетевшим из них словом воздух сотрясал чуть заметный толчок.

Минерал на пальцах закончился аккурат на последнем штрихе, Гай убрал руку, и спустя секунду воздух разрядился, словно ничего и не было.

Гилберта трясло. Он изрядно вспотел, но не позволил себе выказать слабость и усилием воли открыл глаза.

— Ну, как самочувствие? — буднично поинтересовался Мёрнен.

— Слишком… изматывающая процедура. Мне… потребуется отдых, — с трудом выдавил кадет, пытаясь отдышаться.

Спикер Совета подождал, когда ноги кадета перестанут дрожать, и выключил кандалы. Прозрачные пластины растворились в воздухе, словно их и не было, оставив после себя голую каменную плиту с синими наплавками. Гилберт устоял на ногах, но поспешил усесться в кресло, заботливо подставленное Мираной.

— Следующий, — произнёс Мёрнен.

Кара переглянулась с Фонтером. Курсант закусывал губу, но всем своим видом старался излучать решимость. Даже ему было известно, что такое самоуважение, и Тиден не мог просить девушку идти первой.

Но если бы в училище проводился экзамен на упрямство, даже Гилберту не удалось бы взять высший бал, имея в сокурсниках Каранею. Крепко сжав кулаки, девушка прислонилась к плите и с вызовом посмотрела на спикера. Пора было узнать, как это колдовство ощущается в роли жертвы, а заодно размять голосовые связки — Кара даже не надеялась стерпеть боль столь же стойко, как Гилберт.

Кандалы сомкнулись на руках и ногах, обездвижили тело и плотно прижали голову к плите, ещё тёплой после Гилберта. Мёрнен отошёл к столику и на короткое время пропал из поля зрения, а вернувшись, не стал медлить и протянул пальцы к левому виску курсантки.

Прохладная жидкость коснулась кожи, а спустя мгновение превратилась в раскалённую лаву, ударив в голову мощнейшей волной жгучей боли. Не пытаясь сдерживаться, Кара издала пронзительный крик, но была настолько оглушена болью, что не услышала даже собственного голоса.

Раскалённый метал стекал вниз, ведомый пальцами безжалостного палача, и обжигал, казалось, не только кожу, но и саму душу, проникая в глубины сознания, разрывая голову на части.

Очертания Зала и стоявших вокруг людей накрыла лазурная пелена. Становясь всё плотнее и всё ярче, она била в глаза, и перед ослеплённым взором проступали в воздухе контуры незнакомых рун.

Уши заложило от гудения и тряски — в тысячу раз сильнее тех вибраций, что Кара заметила, наблюдая за клеймением со стороны. Казалось, весь мир вокруг неё рушился и раскалывался на части, знаменуя второе и окончательное уничтожение Теората.

А затем в этот круговорот боли, шума, звона и вспышек ворвался голос:

— СЛУШАЙ МОИ СЛОВА, КУКЛОВОД!

Громовой бас ударил в грудь, точно таран, едва не выбив душу из тела. Казалась глупой сама мысль о том, чтобы пытаться выслушать и запомнить чью-то речь в этом аду, разрывающему мир на части. И всё же прозвучавшая фраза отложилась, выжглась на стенках разума, словно её выплавили на самом естестве девушки раскалённым прутом.

— ИМЕНЕМ СОВЕТА КОМАНДУЮЩИХ ГОСУДАРСТВА ТЕОРАТ, ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ! ЗАЩИЩАЙ ГРАНИЦЫ ИМПЕРИИ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ! НЕ ПОЗВОЛЯЙ НИ ОДНОМУ АРСАФИРСКОМУ СОЛДАТУ ИЛИ ГРАЖДАНИНУ ПРОНИКНУТЬ В НАШИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ И ПУСТОШИ! ОТРИНЬ СВОИ НИЗМЕННЫЕ ЖЕЛАНИЯ! ВЫБРОСЬ ИЗ ГОЛОВЫ МИРСКИЕ МЫСЛИ И ЗАБОТЫ! СЕЙ УЖАС И ПАНИКУ В ИХ ВОЙСКАХ И ГОРОДАХ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ПОСЛЕДНИЙ АРСАФИРЕЦ НЕ СГИНЕТ С НАШЕЙ ЗЕМЛИ! УНИЧТОЖЬ КАЖДОГО, КТО ПОСЯГНЁТ НА НАШИ ГРАНИЦЫ! ТАКОВ ТВОЙ ПОЖИЗНЕННЫЙ И ПОСМЕРТНЫЙ ПРИКАЗ, КУКЛОВОД!

А затем резкий, бесцеремонный толчок вышвырнул Кару из ада. Вой и грохот прекратились, сияние перестало жечь глаза, боль уходила; и лишь лицо всё ещё терзал ожог, но после пережитого кошмара это жжение беспокоило не сильнее, чем зачесавшаяся макушка.