Куклу зовут Рейзл

— Жуткий антисемитизм, могу вас заверить, уж я-то знаю, — сказала Валя. — Я русская, при мне говорят без стеснения. Чего только я не наслушалась! Они и сионисты, и американские шпионы, и страну нашу губят, и лучшие места занимают, и всё разворовали…

— Ну, людям не запретишь говорить, — сказал Джино. — У нас в Америке то же самое, я сталкивался с этим. Однажды в больнице лежал, лет десять назад, там со мной один парень был. Даже имя его запомнил: Крис. Он меня спрашивал: почему это евреи всё стараются развалить и переделать? Так что в Америке тоже такие разговоры…

Василий покачал головой:

— Конечно, люди могут сказать что угодно. Но всё-таки когда государство издаёт миллионными тиражами так называемую антисионистскую литературу, а люди понимают это как поощрение антисемитизма… да по сути так оно и есть… Нет уж, в Америке не то же самое, извини.

Джино сказал, как бы рассуждая вслух:

— А странно это, если вдуматься. Ведь евреи там стали частью русского народа, они вместе со всем народом свергали царский режим, устанавливали народную власть. Какие же к ним претензии?

Вася прямо подпрыгнул:

— Вот эти самые! Да, именно это: «Евреи устроили нам революцию и коммунизм».

Берта так и застыла с протянутой Васе тарелкой:

— Подождите, это уже совсем… Вы хотите сказать, что царский режим они считают лучшей формой государства, чем советская власть? Так я вас поняла?

Пылающим взором она уставилась на Васю.

— «Они»? — переспросил Вася. — Почему «они»? Я тоже не уверен, что коммунизм лучше царизма. Да-да, не напоминайте мне, я прекрасно знаю и о сословном неравенстве, и о бесправии евреев, и об отсутствии политических свобод. Ну а при коммунизме? Какие свободы? При царизме, мы знаем, существовали политические репрессии, тысячи оппозиционеров были сосланы в провинцию. А при коммунизме? Миллионы и миллионы убиты, целые сословия, целые народы уничтожались. Притом они даже оппозиционерами не были. Мой отец бился за власть Советов, под Каховкой ранен был тяжело, еле выжил. Эта же власть его и убила…

Берта бросила в мусорный бак пластмассовую тарелку с гамбургером и села в кресло.

— Подождите, Бэзил, подождите, — она старалась говорить спокойно. — Тут нужно разобраться… в том, что вы говорите. Царский режим, по-вашему, не хуже народной власти? Ну знаете… Мы ведь тоже тут следим за событиями в мире, у нас доклад Хрущёва на партийном съезде был напечатан раньше, чем в России. Да, сталинский режим совершил ряд ошибок и даже преступлений. Но это было извращение идеи народовластия, вот в чём суть. Антипод народовластия — это как раз царизм или вот такой режим, как тут у нас. Вы приехали сюда и ничего не знаете, кроме официальной витрины жизни. Это понятно, я вас не виню. А слыхали вы когда-нибудь о комиссии Маккарти? Это же издевательство над политическими свободами!

— И что, этот Маккарти тоже убил миллионы? Или только тысячи? — не выдержала Валентина.

— И убил бы, если бы его не прогнали, — жёстко парировала Берта.

Вася развёл руками:

— Вот в том-то и дело, что в этой стране есть возможность такого человека остановить, прогнать… А там…

Но Берту их доводы ни в чём не убеждали. Она пыталась объяснить этим свежеиспечённым американским патриотам, что кроется за парадным фасадом показного благополучия и свободы. Практически вся пресса находится под контролем крупного капитала. А какая бедность в стране! Может быть, в среднем доход на душу населения в Америке довольно высок, но это именно в среднем. Разрыв в уровне жизни между богатыми и бедными чудовищный, и примерно двадцать миллионов людей живут в этой стране ниже порога бедности!

— Вы бы съездили на Юг, посмотрели бы… Да что на Юг, здесь, под боком, в Гарлеме, посмотрите, как люди живут!

И тут Валя, как потом она уверяла, неожиданно для себя сказала:

— Вот и поселили бы у себя две-три негритянские семьи. Места в доме хватит…

Все растерянно замолчали, ошарашенные такой бестактностью. В тишине стали слышны всплески воды в бассейне и радостные вопли детей. Василий прошипел по-русски:

— Ты соображаешь, что говоришь?

— А мне противны ее крокодиловы слезы, — ответила Валентина тоже по-русски.

Первым от шока оправился Джино. Он заговорил со своими гостями мягким, примирительным тоном:

— Всё то, что вам так нравится в Америке… я не говорю, что этого не существует, но это не свалилось в готовом виде: это результат длительной, настойчивой борьбы. И социальное страхование, и судебная система, и коллективные договоры, и пособия для малоимущих — ничто не досталось даром.

Он рассказал историю своего отца, который волею обстоятельств оказался, что называется, на переднем крае борьбы трудящихся за свои права. В молодости работал на потогонном предприятии, где по вине хозяев однажды случился пожар.