Куклу зовут Рейзл

Ночью Арон всё же прокрался к себе домой… вернее, к тому месту, где до вчерашнего дня был его дом. Он застал остов дома с разбитыми окнами и обезумевшую от горя мать. С окаменевшим лицом без единой слезинки она сидела над телами двух дочерей…

На следующее утро в Захвылье вступили красные. Весь день в местечке хоронили убитых. Вечером красный командир товарищ Кумачёв собрал жителей еврейской половины Захвылья, обещал наказать погромщиков и предложил молодым людям добровольно вступать в Красную Армию, поскольку все равно мобилизуют. И Арон Хайкин вступил. Полуживую мать оставил на попечение её замужней сестры, а сам ушёл с красными. Когда он записывался, командир товарищ Кумачёв посоветовал сменить фамилию, поскольку «Хайкин» звучит недостаточно революционно. Он предложил фамилию Рабочев, Аркадий Рабочев. «Ты на мельнице кто? Рабочий человек, верно?» Арон согласился, а командир тихо добавил: «Я ведь тоже раньше назывался Кацман…»

Виновных в погроме так и не нашли, всё свалили на казачий отряд. Но одного жителя всё же расстреляли — Хому Грищука. Не за погром, а за то «как есть буржуазия и эксплуататор трудового народа». Так объяснил товарищ Кумачёв тем беспринципным евреям, которые пришли хлопотать за арестованного Грищука. «Где ваша классовая сознательность, товарищи евреи?!» — возмутился товарищ Кумачёв.

В рядах Красной Армии Аркадий Рабочев сражался храбро, о чём свидетельствовали боевые награды, украшавшие его грудь. И среди этих наград — орден Красного Знамени, один из первых в стране; Аркадий получил его за «личную храбрость и находчивость», проявленные в боях за Каховский плацдарм в сентябре 1920 года. Он воевал там под непосредственным командованием легендарного красного маршала Василия Блюхера, чем очень гордился (и что потом, как говорится, вышло ему боком, но это потом).

Демобилизовавшись из армии ввиду тяжёлого ранения, Рабочев поступил в Киеве в политехнический институт и окончил его, став специалистом по сельскохозяйственным машинам. Далее карьера молодого инженера, героя войны, кавалера ордена Красного Знамени, члена партии, развивалась с головокружительной скоростью. К тридцати семи годам, то есть к моменту ареста, он занимал пост заместителя министра в правительстве Украины и был членом ЦК республиканской компартии.

3

Пожар

На счастье Исаака, дядя Берл по-прежнему жил на Дилэнси по тому самому, записанному на бумажке старому адресу. Появлению родственника из Захвылья он не удивился, как будто всегда ожидал чего-то подобного. И хотя семья жила тесно, поселил его у себя.

— Спать будешь с Йошкой, он маленький, уместитесь. Завтра же пойдёшь работать, я тебя устрою учеником на швейную фабрику. По вечерам будешь ходить в школу, учить английский. Без английского ты в этой стране никто, запомни это. Без английского будешь вроде меня до старости на побегушках в какой-нибудь лавочке.

В семье Берла помимо десятилетнего Йошки была ещё двадцатилетняя дочка Рози, которая работала на швейной фабрике. Фабрика называлась The Triangle Shirt Waist Factory и находилась в получасе ходьбы от Дилэнси. Дядя Берл был через синагогу знаком с Максом Бланком, одним из владельцев фабрики, к которому и привёл Исаака рано утром на следующий день после его прибытия в Новый Свет. Мистер Бланк выслушал просьбу Берла, смерил Исаака взглядом и задал ему какой-то вопрос по-английски. Исаак растерянно посмотрел на дядю Берла и на всякий случай кивнул головой. Мистер Бланк поморщился:

— Ладно уж, попробуем взять его учеником наладчика. Но если не научится по-английски…

Дядя Берл подобострастно закивал. Считалось, что Бланк делает большое одолжение, хотя условия, на которых Исаака взяли на работу, были весьма жёсткими: первые два месяца ученичества он не получал ни цента зарплаты, а вкалывал полный день.

С учителем Исааку повезло: старый Димарко знал свое дело досконально, а главное, был толковым и терпеливым наставником. Терпения же ему понадобилось много, особенно на первых порах, когда Исаак совсем не понимал по-английски. Но Джино Димарко хорошо помнил, как тридцать лет назад сам приехал в Америку из родного Неаполя и как трудно ему приходилось без языка. Собственно говоря, старым он не был, особенно по нашим нынешним понятиям: мужчина лет пятидесяти с модными, закрученными вверх усами, высокого роста, атлетического сложения. В молодости он увлекался классической борьбой и даже подрабатывал, выступая в цирке. «Старым Димарко» его называли скорее из почтения.