Куколка

Поскольку коктейль закончился, девушка с желанием принялась за тот «приторный», пользуясь моментом, пока бармен ее не видит. Алкоголя в нем было явно больше, потому что он чувствовался на вкус. Обрамлял его дынный сироп. Свежести добавляли мята и арбуз. Лед уже немного подтаял и разбавил коктейль пресной водой, но в сладости он потерял немного.

Люди вокруг отдыхали и веселились. Справа большая компания поразила весь бар громогласным хохотом, разразившимся как раз в тот момент, когда одна песня сменяла другую. Потом их гогот приглушила мелодия в стиле латиноамериканских танцев. Под такую бедра сами шли в пляс. Танцплощадка в центре бара потихоньку заполнялась людьми. Татьяна тоже стала покачивать головой в такт музыке.

– Я смотрю, от безысходности тебе пришлось выпить и «Поцелуй»? – услышала она возле уха уже знакомый сарказм. – Бедняжка.

– Кхм-кхм. Я просто хотела напиться. А так он отвратительный!

В подтверждение своих слов девушка с напором отодвинула почти пустой бокал и скрестила руки на груди.

– Если хочешь быстро напиться, мой способ эффективнее. И не такой приторный, – бармен подмигнул. – Еще по шоту?

Девушка кивнула. Парень повторил все те же самые манипуляции со стопками и текилой. Они снова выпили. На этот раз Татьяна заранее приготовила дольку лайма и успела сразу им закусить горечь. Так было чуточку вкуснее. Действительно, текила работала быстро и качественно. Она почти сразу испытала легкое головокружение и заметила, что говорить стало сложнее, а хоровод мыслей превращался в ураган.

– Так о чем все-таки пьешь? – повторил вопрос бармен трезво и настойчиво.

В сознании Татьяны все расплывалось. Голова постепенно тяжелела. Захотелось подпереть ее одной рукой, а самой облокотиться на стойку. Боль, которую она тщательно пыталась скрыть от всех и в первую очередь от себя самой, притупилась. И все воспринималось теперь не таким важным, каким было всего пару часов назад.

– Будущее свое хороню, – неожиданно для себя высказала Татьяна сокровенную мысль.

– А вскрытие что показало?

Девушка улыбнулась такой постановке вопроса. Парень был совершенно серьезен и даже немного напряжен. Навострил слух, чтобы слышать ее тонкий голос из-под насыщенной тяжелыми битами музыки, потому что Татьяна говорила откровеннее и тише. Он уперся обеими руками в барную стойку, а глазами впился в ее красное от духоты и алкоголя лицо.

– Врожденный порок неудачницы, – девушка зажмурилась, чтобы сдержать слезы, которые от такого давления, наоборот, выкатились из глаз. Одна из них разбилась о сосновую столешницу, а вторая впиталась прямо в цветоложе одного из подсолнухов на платье.

– Я знал, что дело в учебе.

На лице бармена промелькнуло выражение торжества и застыло в самодовольной улыбке.

– Не совсем,– Татьяна заплакала.

Вспомнила, как мать впервые поставила ее у станка. Она была тогда еще в том возрасте, когда воспоминания не сохранялись. Но это она помнила. Всего один эпизод: молодая мать улыбается, подводит ее к перекладине на двух ножках, похожей на маленькую вешалку, и показывает, как вставать в первую позицию. Татьяне больно и неудобно, и она плачет. А мама не реагирует и выкручивает ей лодыжки. Дальше Татьяна помнила себя уже лишь такой, что легко могла вставать не только в первую, но и во вторую, и в третью позицию.

А сегодня она стояла у станка в экзаменационном зале, как та трехлетняя девочка. Ей было больно и неудобно, хотелось плакать. Но рядом была уже не мать, а пятеро малознакомых людей, суровых, ожидающих от нее великих свершений и превосходного мастерства, которым она не владела. Татьяна упала два раза, растеряла по дороге всю артистичность. Вставая после падения, услышала очень тихое замечание от Прохорова: «Кривоножка». В конце танца в глазах стояли слезы, а в горле – острый комок боли. По их опустошенным взглядам, потерявшим к ее выступлению всякий интерес, даже экзаменаторский, Татьяна уже поняла, что не сдала, даже не на тройку. Дав ей все-таки закончить, Афанасий Семенович тяжело вздохнул, стараясь не смотреть на студентку, будто видеть ее больше не мог, и сухо попросил позвать следующего.

Алкоголь приглушал боль, горящую адским пламенем где-то на дне души, но этот же алкоголь развязывал язык, расслаблял нервы и выпускал эмоции наружу. Татьяна сама не понимала, что с ней происходит. Она ведь никогда до этого не была пьяна и не думала, что может так запросто взять и расплакаться перед незнакомцем в незнакомом месте, наполненном чужими людьми.

– Кто ему дал право называть меня «кривоножкой»? Да, я упала, но с кем ведь не бывает. Он же педагог, в конце концов! – возмущенным тоном начала Татьяна, но постепенно скатилась на жалостливый писк и всхлипывания. Хоровод мыслей почти неосознанно вытекал наружу. – А Муравьева сказала, что балет – это не мое. Да какого черта?! Это не ей решать, мое это или нет. Но самое обидное, что она права. Это не я!

Девушка ударила ладонью о стол и разрыдалась.