Куколка

Я преодолел свою робость и склонился к плечу хорошенькой вдовушки. Она милым, женственным жестом схватила мою руку и словно в доказательство того, что будет покорной рабой своей новой любви, припала к ней долгим поцелуем.

– Вернемтесь! – прошептала она затем.

Глава 6

Прошло одиннадцать лет.

Читатель расстался со мной, когда я стоял в тихий апрельский вечер на террасе у де Тенси, в обществе хорошенькой вдовушки, Люси де Префонтэн, а снова встречается со мной спустя одиннадцать лет, тоже вечером, но в августе месяце.

Может быть, читатель удивлен, что я делаю такой большой перерыв и умалчиваю о таком продолжительном периоде своей жизни? Конечно, я мог бы поделиться с ним перипетиями своей судьбы, и весьма возможно, что они представили бы некоторый интерес, так как каждая, даже самая ничтожная человеческая жизнь представляет несомненный интерес как живой документ человеческой жизни. Но дело в том, что мне нечего было бы сказать о героине своей правдивой истории, о «даме в желтом домино». Вот почему я и замалчиваю эти одиннадцать лет. Да, над моей головой пронеслось одиннадцать лет, со своими радостями и страданиями, надеждами и разочарованиями, оставляя меня в полнейшей независимости относительно моего приключения с Мадлен.

Судьба оборвала мою историю на самом животрепещущем месте и, сказавши «До следующего номера», захлопнула передо мной книгу моего романа. Я тщетно ждал обещанного продолжения: его не было и не было, и я стал уже забывать, как вдруг…

Нет, я не стану забегать вперед, это плохой прием, лучше расскажу все по порядку.

Первые шесть лет из этих одиннадцати прошли в Париже. Весьма возможно, что, приложи я больше стараний, мне удалось бы напасть на след Мадлен и найти, наконец, разгадку этому загадочному происшествию; но, во-первых, я свято помнил обещание, данное мною Делесталю: не разыскивать Мадлен и входить с нею в какие бы то ни было сношения без вызова на то с ее стороны, а, во-вторых… ну, во-вторых, меня просто-напросто подхватил вихрь парижской жизни, закружил, одурманил и настолько увлек, что я незаметно отвлекся в сторону.

Начать с того, что после моего отъезда из замка де Тенси, после тех памятных пасхальных каникул, Люси де Префонтэн вдруг почувствовала себя так плохо, что ей понадобилось переселиться в Париж, чтобы лечит свои нервы модным в то время водолечением. По странной случайности она поселилась недалеко от меня.

Положительно трудно себе представить, до чего тянет молодого дипломата позабыть неудачную романтическую историю, давно сданную в архив и (сознаемся, было это уже дело давно минувших лет…) даже ставившую его в несколько смешное положение, когда судьба налагает на него обязанности доброго соседа и необходимость ежедневно навещать хорошую знакомую его семьи, относящуюся к нему далеко не пренебрежительно.

Таким образом, золотистые кудри цвета липового меда вытеснили из моего воображения память о темных косах уже тем одним, что они были постоянно на глазах, тогда как темные косы исчезли для меня навсегда.

Мало-помалу я искренне привязался к Люси, и так как я был счастлив, то меня и не тянуло возвращаться к прошлому и доискиваться ключа к загадкам, тем более, что я считал это прямо-таки непорядочным по отношению к Люси, которая делала все, что от нее зависело, чтобы дать мне счастье.

Да и к чему я стал бы чего-то доискиваться? Ведь если бы Мадлен хотела, если бы в ее сердце нашлась, хотя крупица чувства ко мне, то она всегда сумела бы написать мне, разыскать, призвать к себе… Если же она этого не делала, то это служило явным доказательством того, что я ей неинтересен и не нужен, что я давно позабыт, а в таком случае наилучшее, что я мог сделать, это предать забвению всю эту историю или, по крайней мере, постараться убедить себя в том, что и я со своей стороны давно позабыл ее.

Таким образом, прошло шесть лет, в течение которых единственными происшествиями, имевшими отношение к истории с «желтым домино», были четыре встречи на улице с Делесталем, да две заметки, прочитанные мной в газетах. Первая касалась его развода, а вторая оповещала о его втором браке с молоденькой девушкой из парижского общества. О Мадлен мне ничего не пришлось узнать: она была бразильянкой, в парижском обществе бывала редко, а после своего развода и вовсе исчезла с горизонта.

Между тем «дружба», соединившая меня в памятный апрельский вечер с Люси, перешла в длительную связь. С течением времени она стала уже несколько ослабевать, и весьма вероятно, что наступил бы разрыв, самый грустный изо всех форм разрывов, – по пресыщению. Но тут, по счастливой случайности, я получил назначение на должность секретаря посольства в Копенгаген.