Куколка

Грубые пальцы вцепились — нет, не в оковы, а в горло. Сперва Лючано ничего не понял, хрипя и пытаясь стряхнуть чужую хватку. Сверху нависло лицо Гая: оскаленное, с рассеченным лбом. Кровь текла, заливая легату глаза. Он моргал, вслепую возясь с шеей Тартальи — словно нашаривал невидимую застежку.

— Борго… сейчас…

Хозяин снимал «ошейник».

За его спиной два других легата из последних сил сдерживали натиск писца и каллиграфа, не пуская бешеных психиров к раме с объектом. Вот один защитник упал, второй ударил писца щитом, отшвыривая назад; каллиграф, высоко подпрыгнув, двумя ногами пнул щит — и дерущихся стало вдвое больше.

Колонны сражались с ширмами.

Выигрывали руины.

— Сейчас… свободен…

Пузырь удушья лопнул. Ледяной хмель воздуха вскружил голову, опьянил, завертел реальность сумасшедшей вьюгой. Оковы рассыпались ржавым прахом. Лючано рухнул на спину, опрокидывая раму, покатился в сторону, из-под ног бойцов.

Он и забыл уже, что это значит — свобода.

— Есть! — несся вслед ликующий вопль Тумидуса. — Беги, мерзавец…

В ладонь ткнулась рукоять оброненного кем-то меча.

Но пальцы сомкнулись на пустоте.

Контрапункт Лючано Борготта по прозвищу Тарталья (около трех лет тому назад)

В моей жизни было очень мало событий.

Действий — масса. Сомнений — море. Случайностей — немерено. Работы — уйма. Даже приключений хватало. Как на мой вкус, приключений могло бы быть гораздо меньше. Или совсем не быть. Это улучшило бы мне пищеварение.

Но событий — мало.

Я это понял, когда однажды, спьяну, забыл, где нужно ставить ударение. И брякнул заплетающимся языком, споткнувшись в начале слова и нажав в конце:

— Со-Бытие!

Все сразу встало на свои места.

На ярко-сиреневое стекло щедро плеснули зеленкой. Затем чиркнули зажигалкой — и язычок огня лизнул нижний край стекла. Этим шалун не ограничился: наклонив бокал, он разбавил зеленку тонкой струйкой вина. Пока алый огонек добавлял копоти, жирной и темной, багрянец стекал за край еще прозрачной сирени.

Капля за каплей.

Так выглядел закат на Михре.

— Есть очень красиво, — сказал Кэст Жорин.

Минутой раньше он сел в шезлонг рядом с Фарудом. Рабочий день заканчивался, арт-трансеры еще час назад уехали в гостиницу — отдыхать от медитационной сессии. Сейчас техники завершат возню с аппаратурой, обслуга загонит автоуборщиков в чулан, Фаруд отключит энергоснабжение согласно инструкции о предупреждении самовозгорания, и Кэст, как ассистент режиссера, поставит жирную точку — опечатает павильон.

До завтрашнего утра.

— Я никогда не видеть такой…

Толстяк щелкнул пальчиками-сосисками, подыскивая сравнение. Не нашел, огорчился и завершил чем попало:

— Такой, да. Обалдеть! Монтелье умник, что везти нас на Михр. Трансеры питать впечатлений, как вода — губка.

Жуткий акцент уроженца Маскача служил вечным предметом насмешек над ассистентом. Особенно когда толстячок злился, багровея и подпрыгивая на кривых ножках, как журнальный столик, на который приклеили гематрицу от аэроглиссера. А злился он часто, чаще, чем следовало бы. Верный пес Ричарда Монтелье, гения телепатической режиссуры, Кэст Жорин втайне страдал комплексом коротышки. Вызовы на дуэль он рассыпал без счета. Кое-кто давал согласие, и зря.

У «жирного шута» была верная рука.

Дуэльным парализатором он владел отменно.

— Михр, — сказал Фаруд, жмурясь по-кошачьи, — центр Вселенной. Это противоречит мнению астрономов, но это правда. Чистая правда.

Он подумал и исправился:

— Михр — центр Вселенной, не считая Фравардина. Он тоже центр Вселенной.

— Так не бывать, — хмыкнул Кэст.

— Бывать. Приезжай сюда почаще, и поймешь, что я прав.

Косматый исполин-Йездан свалился за горизонт, на ложе из черного пуха. Светило, пьяное в стельку, ворочалось, брызжа густым кармином. Хрупкая красотка Даста медлила упасть в объятия мужа. Она вертелась на краю пустыни, прихорашиваясь. От звездочки на песок ложились тени, похожие на змей. Здесь, на обжитом, цивилизованном Михре, еще сохранились пустыни — в заповеднике Ад-Хашар, национальном парке вехденов.

Режиссеру Монтелье стоило кучи усилий, чтобы «Zen-Tai» разрешили поставить павильон в заповеднике. О взятках и говорить не хотелось. Бери вехдены взятки, дело решилось бы куда быстрее и проще. Но на «добровольных пожертвованиях» у Хозяев Огня лежал запрет. Приходилось в точности следовать закону, традиции и миллиону нормативных актов.

Вехденские запреты не обсуждались.