Куколка

Всего у меня имелось пять картин, эта шестая. Впору галерею открывать. Но если пять первых написала сравнительно известная художница — «Мария Петроградская», как она подписывала свои полотна, то эта шестая вообще выпадала из общего контекста. Ни подарить, ни выбросить ее я не мог. Рука не поднималась. То была целая история. Как-то раз сидел я и «квасил» с ныне покойным другом — питерским скульптором Сильвестром. Сколько себя помню, Сильвестр всегда люто пил, что, в конце концов, и свело его в преждевременную могилу. Однако в тот вечер Сильвестр умирать не собирался, более того, выглядел пышущим здоровьем жизнелюбом. Про какую-то свою очередную бабу рассказывал. Я же искал какой-нибудь эстамп с сюрреалистическими видами Петербурга. Для подарка. Мой друг иногда баловался графикой и живописью, но никогда не относился к своему занятию серьезно, более того, почему-то стеснялся этого. Только потом, после его смерти я узнал, что скульптор оставил после себя богатое наследие из графических листов и живописных полотен. В тот момент у Сильвестра ничего такого подходящего для меня не оказалось: ни рисунков своих, ни гравюр, ни эстампов он никогда мне не показывал, зато обратил внимание на другое свое творение. Нетрезво подмигнув, откуда-то вытащил живописное полотно. На фоне причудливых языков пламени страшно уродливое лицо с каким-то безмерно страдальческим выражением глаз. Прямо-таки грешник в Аду. Помню, я долго разглядывал картину, и, наконец, стребовал у автора сведений, после какой такой пьянки этакое можно себе вообразить? Скульптор проникся, и честно признался, что мысль пришла в голову во время сопровождения очередной любовницы в салон красоты. Подруге художника нанесли какую-то затейливую косметическую маску, а по истечении установленного времени промокнули широким белым полотенцем, прижали к лицу и тщательно разгладили руками. На тряпке запечатлелся развернутый в плоскость цветной отпечаток лица, после чего у Сильвестра, когда тот видел свою пассию, картина всякий раз вставала перед взором. Наконец не вынеся наплыва тяжелой фантазии, и желая избавиться от наваждения, он обратился к приятелю — соседу по мастерской, алкашу-портретисту, что согласился поработать собственной физиономией ради такого высокого искусства. Не просто так, естественно, а за бутылку хорошей водки. Выбрав подходящий холст, Сильвестр намазал краской соответствующих цветов соседскую морду, а потом ухватил приятеля за волосы на затылке и вмял, так сказать, в холст, прикладывая при этом некоторые физические усилия. Уже после этого холст оставалось лишь натянуть на подрамник, дописать фон и безмерно тоскливые глаза. Такие глаза сосед имел уже на следующее утро после принятия водки, полученной в качестве бонуса.

Сильвестр вообще был неординарной личностью.

Картину я приобрел за какую-то символическую плату, но дарить все-таки поостерегся. Зато потом, в порыве деструктивного настроения оставил у себя, и вот повесил на стену. Пусть пока тут побудет, а после пристрою куда-нибудь. Или — кому-нибудь. Если верить Маше, данная живопись теперь каких-то ощутимых денег стоит.

10. Три столицы

В предоставленном мне досье, кроме всего прочего (фотографии, документы, видео, письма из разных стран) оказался список недвижимости, коей владел пропавший топ-менеджер. Все эти места предстояло проверить или даже посетить. Черт, как же мне это не хочется…

Начать решил с самого трудного — с квартиры в Екатеринбурге, принадлежавшей лично Николаю Чайкину — исчезнувшему компаньону Рогинского. Почему самого трудного? Ну, во-первых, я никогда не был в столице Урала и ни на чью помощь там рассчитывать не мог. А во-вторых, ехать все-таки далеко. На поезде от Москвы до Екатеринбурга сутки и еще часов пять. Тысяча семьсот километров как-никак. Самолет исключался по причинам экономического характера, вот и пришлось воспользоваться услугами РЖД. Если выехать поздно ночью, то в начале девятого утра через день должен быть в столице Урала.

ожидал еня поздний Владивостокский поезд через Екатеринбург от