– Ты смотри, что сотворила… А я только свитер купил… Дай-ка ей по морде, Виташа, – с ледяным спокойствием сказал капитан. – Пусть в себя придет.
– Я бы с удовольствием. А вдруг и вправду помрет? – Виталик чувствовал себя в относительной безопасности.
И я, облитая водой, ни на что не реагирующая, чувствовала себя в относительной безопасности. Больше всего мне хотелось вернуться в состояние комы – теперь она была моим единственным пристанищем, единственным местом, где меня ждали… Голоса удалялись от меня, пока не исчезли совсем.
…Я пришла в себя от яркого света ламп. Он проникал сквозь веки, отражался и дробился в тусклом замызганном кафеле приемного покоя. Было холодно, и я почти сразу же вспомнила, что сейчас февраль, что капитан Лапицкий заставил меня пройти через бессмысленное испытание, которое ничего не дало. Мне не хотелось думать, мне хотелось поскорее остаться одной. Сознание медленно возвращалось ко мне. Наконец оно прояснилось настолько, что я смогла открыть глаза.
Спиной ко мне стоял человек в белом халате. Я никогда не видела его спины, но голос, молодой и наглый, показался мне знакомым. Должно быть, это коллега Теймури, один из тех, кто два месяца возился со мной. Циничный воздыхатель Насти (все молодые врачи и ординаторы были циничными воздыхателями ее разных глаз, им ничего не стоило предложить ей совокупление на дежурной кушетке; я уже знала это, как знала невинные тайны своей маленькой медсестры).
Врач что-то выговаривал человеку, которого я не видела. Сосредоточься и слушай, может быть, почерпнешь для себя что-то новенькое…
– Да тебя распять нужно, старичок, – лениво перекатывал слова коллега Теймури, имени которого я не знала. – Чуть нам девицу не угробил. А мы, между прочим, с ней два месяца возились, кучу денег вбухали в любопытный медицинский случай. Есть за чем наблюдать… Хорошо, что наш абрек только через неделю приезжает, а то бы он тебя кинжалом заколол. Я не заколю – я добрый славянофил, и кинжала у меня нет, только скальпель. Но придется донос на тебя строчить, подметную бумажонку твоему начальству. Пациентов из палат вынимаешь без согласования с руководством. А ведь это нигде не приветствуется…
Врач явно куражился, а его собеседник молчал. Я знала, кто был его собеседником, и сейчас была полностью на стороне человека в белом халате. Наконец-то я вернулась в свой призрачный дом, где домовые в неглаженых халатах всегда смогут защитить меня…
– Жить-то будет? – подавленно спросил Лапицкий. Я тихонько повернула голову и увидела его. Он сидел на краю дерматиновой кушетки, сунув руки в колени. Свитера на нем не было, только старая клетчатая ковбойка с оторванной верхней пуговицей. Мне вдруг стало невыносимо жаль его. Должно быть, те же чувства посетили и врача.
– Жить будет, куда денется, – сказал он Косте смягчившимся голосом, – а за все остальное не могу поручиться.
– Мне нужно вытащить из нее кое-что. Кое-что, о чем знает только она.
– Да-а… То-то я смотрю, ты ретиво взялся за дело, старичок. Да она вряд ли тебе поможет. У нее амнезия. Укладывается это в твоей милицейской башке или нет? Столько же об этом говорили. Пошел бы в библиотеку, книжку об этом почитал, может быть, успокоишься.
– Я ей не верю.
– Твои проблемы. – Почему глубокой ночью люди так любят лениво поговорить ни о чем? – Слушай, а что это за вонь от тебя идет?
– Пациентка постаралась, – нехотя объяснил капитан. – Она же подследственная. Она же свидетель.
– Она же – валютная проститутка, – с удовольствием включился в игру врач. Он явно издевался над сыщиком. Даже я, лежа на стылой больничной каталке, понимала это. – Она же – укротительница тигров. Она же – владелица домашнего серпентария. Она же – первая женщина, построившая дирижабль. Она может быть кем угодно. Но тебе до этого не добраться, пока она сама не доберется… Пока не очнется. Пока будет больна. Она больна, понимаешь?
– Больна-то больна, а блюет как здоровая, – мстительно сказал капитан.
– А она и должна блевать, – загадочно произнес врач, – вполне естественно в ее нынешнем положении. Мы с нашими хирургами из «травмы» даже ставки делали, что из всей этой ситуации получится. Любопытный медицинский эксперимент. И если ты нам его подгадил, старичок, в своем милицейском раже, то я тебе не позавидую. У нашего грузина приличные связи, а эта крошка ему нравится. Уж не знаю, в каком контексте. Ты спирт-то пьешь?
Капитан поднял голову и непонимающе посмотрел на врача.
– Спирт?
– Ну да. Может, хряпнем по мензурке за выздоровление владелицы домашнего серпентария? Тут от тоски по ночам загнуться можно, ненавижу я эти ночные дежурства. Хорошо еще, что ты на меня нарвался, иначе были бы у тебя неприятности. А я добрый славянофил, и кинжала у меня нет…
– А она? – Лапицкий повернул голову в мою сторону, на его лице застыло выражение позднего раскаяния. – Здесь останется?
– Еще чего не хватало. Сейчас переведем в палату. Оклемается, если ты, конечно, не применил к ней третью степень устрашения.