Куколка для монстра

В активе у меня были только сапоги и сигареты. Все остальное выглядело катастрофически. То, что я узнала о себе, не может не вызвать ничего, кроме глухой тоски. Две смерти за ночь, и все они связаны со мной. Я и сама чудом избежала участи хирурга-пластика и Эрика Моргенштерна. Но это лишь отсрочка, не больше, комиссия по помилованию, возглавляемая владельцем казино Ильей, никогда не вынесет мне оправдательный приговор.

Никогда еще со времени выхода из комы я так страстно не желала вспомнить все. Вот и сейчас я зло ударила себя по бесполезной голове – так, что остатки кофе пролились на липкий стол. А ударив, тут же поймала себя на мысли, что амнезия вызывает во мне уже не отчаяние, а слепую ярость. Документы, из-за которых холеную суку Анну собирались пустить в расход, были так же недостижимы для меня, как для Ильи. Даже еще более недостижимы. Я не знала, не помнила людей, которые могли бы помочь мне, зато те, кто собирался убить меня, были мне известны. О том, чтобы уехать, не было и речи – у меня нет ни денег, ни документов. Я не помню, появилась ли я в Москве на заре туманной юности или прожила здесь всю жизнь. Можно еще раз позвонить Насте, даже приехать к ней – сердобольная птичка на жердочке никогда бы мне не отказала. Но разнесенная в куски голова Эрика Моргенштерна так явно совпадала по контуру с моей собственной головой, что я тут же отбросила эту мысль. Не стоит втягивать медсестру в смертельные игры. Ты можешь защитить ее только тем, что не станешь впутывать в свою жизнь, Анна… Какое все-таки замечательное имя – Анна… Пожалуй, оно даже идет мне.

Можно, конечно, вернуться в клинику, но там меня обязательно найдут люди Ильи. Они продемонстрировали свои возможности. И последствия известны, я не думала, что после утреннего инцидента с Витьком мои мучители отнесутся ко мне с большей симпатией, чем прежде. Да и перед капитаном Лапицким нельзя вечно разыгрывать неведение, он сразу же учует всю зыбкость моей сицилианской защиты (интересно, играла ли я в шахматы до катастрофы на шоссе?).

Ситуация была такой тупиковой, что я даже улыбнулась паре молодых геев, сидящих против меня. Со всеми вытекающими свободы и жизни тебе осталось ровно до первого милицейского поста.

Один из геев, гибкий как тростник азиат, улыбнулся мне в ответ, легко оторвался от своего спутника и подошел к моему столику.

– У вас не будет сигареты? – мягким чувственным голосом, похожим на руки мертвого Эрика, спросил он.

Я протянула ему пачку «Житана». Он ловко выбил сигарету, но от столика не отошел. Его приятель, по виду похожий на аспиранта философского факультета, ревниво следил за нами. «Дешевка, – с симпатией подумала я об азиатском мальчике с тонко вырезанными ноздрями, – копеечный жиголо, пардон, альфонсик…»

– А две не дадите? – Гею откровенно хотелось понравиться мне, это было чисто женское кокетство.

– Две – это уже вымогательство, – конечно же, хочет вызвать ревность своего дружка, дешевый приемчик, Эрик никогда бы таким не воспользовался.

Но сигарету я все-таки дала, а когда азиат отошел от столика, все мои мысли были поглощены убитым молочным братцем, владельцем подержанного «Фольксвагена» и всех моих тайн. Как это он сказал тогда – «я выполняла деликатные поручения»? Я была девочка что надо, я могла выйти сухой из воды при любых обстоятельствах…

Решение, которое пришло, поначалу показалось мне безумием чистой воды. Но в этом безумии я увидела единственный выход, единственный свет в конце тоннеля. Не стоит ждать, пока первый же сержант из ближнего Подмосковья схватит тебя за руку и предъявит обвинение в бродяжничестве. Не стоит ждать, пока первый же человек из окружения Ильи схватит тебя за руку и пустит пулю в лоб.

Я расстегнула шубу и осторожно опустила руку в карман халата, успев загадать при этом: если я найду там то, что хочу найти, – у меня есть шанс выбраться и вспомнить о своем прошлом в более спокойной обстановке.

И среди клочков собственных волос, скатанных в шарики, среди двух засохших лепестков гвоздики из того давнего Настиного букета я нашла то, что искала, – смятую визитку капитана Лапицкого. Я вытащила ее, расправила и принялась изучать.

Она отразила сущность капитана – нахрапистость и дешевый шик. Отвратительная полиграфия, плохо пропечатанные буквы всего лишь двух слов – «Константин Лапицкий». Два телефона с одинаково начинающимися первыми цифрами – очевидно, служебные. И еще один, дописанный от руки телефон. Есть из чего выбирать.

Я допила кофе, еще раз улыбнулась аспиранту философского факультета, его ненадежному любовнику и вышла из кафе.

На оставшиеся деньги я купила несколько жетонов для таксофона. Первый звонок оказался неудачным – мне никто не ответил. По второму телефону вежливо поинтересовались, по какому вопросу я звоню, и, услышав жизнеутверждающее «по личному», так же жизнеутверждающе ответили: «У него сегодня выходной».