Куколка для монстра

– Людей с незапятнанной репутацией нет, тем более – вхожих в высшие эшелоны власти, – я прекрасно усвоила уроки грязного досье, которое приносил мне в свое время Лапицкий, – наверняка вы рыли не в том месте.

– Его почти три месяца вела наша самая лучшая группа – полный провал. Ничего компрометирующего собрать не удалось. Работа двадцать четыре часа в сутки, гольф по воскресеньям и тот самый виндсерфинг во время краткосрочного отпуска: пять дней на Сейшелах каждый август, с шестого по одиннадцатое.

– Сколько ему лет?

– Сорок три.

– Взрослый мальчик. А что думает по поводу его незапятнанной репутации его жена?

– Он не женат.

– Есть любовница? – Я с удовольствием включилась в игру.

– В том-то все и дело, что нет. У него все эти годы одна и та же секретарша, жуткая грымза, синий чулок, его однокурсница по факультету журналистики. К нему такие очаровашки стояли со знанием компьютера, ногами от коренных зубов и тремя иностранными языками в активе – все без толку.

– Он гомосексуалист, что ли?

– Если бы, – вздохнул Лапицкий. – Тогда бы вообще проблем не было. Гомосексуалисты – это наша неожиданная радость. Нет, здесь глухо.

– Собака есть?

– Гнусная дворняга десяти лет от роду. Привязан к ней так же, как к своей секретарше.

– Так, может, он с собакой, а? – высказала веселенькое предположеньице я.

– По-моему, тебя недостаточно натаскали, – поморщился Лапицкий, – вкус подводит. Последи за собой.

– Извини. А что с подбором кадров?

– Отбирает только на профессиональной основе. Сам шляется по всей стране, вытаскивает перспективных журналистов из глубинки, причем берет преимущественно тех, у кого контры с местными властями. Таких молодых и честных, с проломленными головами по причине чувства обостренной справедливости. У его канала сейчас самые лучшие информационные бригады и самый высокий рейтинг. Любят в нашем многострадальном государстве страстотерпцев, ничего не поделаешь.

Еще несколько месяцев, максимум полгода, и он станет серьезно влиять на внутреннюю политику и формировать общественное мнение в стране, – Ну и на здоровье, – совершенно искренне сказала я. – Если это честный человек с незапятнанной репутацией, как ты выражаешься. Пусть себе формирует, если что-нибудь изменится к лучшему.

– Ты не понимаешь. Сейчас телевидение – это единственная реальная сила. Через год выборы, нам нужен этот канал, тогда мы сможем в большой степени влиять на их исход.

– Так уберите его, в чем дело? – равнодушно сказала я.

– Нет. Без него и его репутации честного человека канал превратится в фикцию, он уже никому не будет нужен. Нам нужно сохранить господина Меньших и подчинить канал своему влиянию. Словом, оставляю тебе его досье – это все, что удалось собрать. Ни на одной козе к нему подъехать не получилось. Завтра с утра буду у тебя. Надеюсь, у тебя появятся соображения, девочка.

…Я просидела над бумагами всю ночь, и чем больше я углублялась в них, тем большее раздражение вызывал во мне этот человек – Михаил Юрьевич Меньших с университетской кличкой Лещ (она ни о чем не говорила, но зачем-то была приобщена к разделу «Биографические данные»). Просто Франциск Ассизский или Джордано Бруно от журналистики, Бог-сын телевидения, обещавший пятью информационными хлебами накормить всех голодных.

Михаил Меньших родился в Новосибирске и закончил там среднюю школу. В ней же работала уборщицей его мать. Отца у него никогда не было. К семнадцати годам в активе юного Леща была только золотая медаль. С ней-то он и отправился в МГИМО, наивный тщедушный парнишка, перенесший в детстве тяжелую форму туберкулеза. Из-за болезни он даже пару лет был прикован к постели и экзамены за восьмой и девятый класс сдавал экстерном. Но бойцовский характер позволил ему не только подняться, но и добиться серьезных успехов в одном из восточных единоборств. Страсть к Востоку осталась, он серьезно изучал китайскую философию и дзэн-буддизм. В МГИМО сына уборщицы не взяли, и он поступил на журналистику в Московский университет. Судя по всему, у него были блестящие организаторские способности и настоящий талант – не просто журналистский (писучих быстрых перьев в стране было хоть пруд пруди), а писательский. Кто-то из ушлых мальчиков Лапицкого даже раздобыл несколько листков с вариантами его коротких рассказов. Их язык, свободный и мощный, близкий по терпкости к бабелевскому, поразил меня. Возможно, у него было большое будущее, но Леща сгубила активная жизненная позиция. Всю жизнь он с кем-то и за кого-то боролся, бесстрашно умел отстаивать то, что считал истиной, и при этом оставался открытым и бесконечно привлекательным человеком. Несколько фотографий Леща, заботливо подколотых скрепками, были удивительными: в этом человеке в избытке было то, что называлось животным магнетизмом. Он умел завоевывать влиятельных друзей, не примыкая ни к какому лагерю, и при этом оставался независимым.