Куколка (ЛП)

Но глядя на воющие, визжащие, ухмыляющиеся лица Франкенкуклы, это было не так-то просто. Они были похожи на фетишистские маски, злобные лица японских храмовых демонов. Некоторые из них были целыми, другие раскололись при рождении ещё одной головы, третьи делились, как клетки. И на каждую взрослую голову приходилась группа зародышевых, бесформенных шишек, растущих вокруг неё. Одни - с сосущими ртами, другие - с единственным глазом, а третьи были просто зубастыми голодными безднами.

Рамона вернулась к нам, - сказал хор голосов, нестройных и стонущих, скрипящих и пронзительных, как трубы плохо настроенного церковного органа. – Достаньте её. Трон готов, пусть наша королева взирает с высоты.

Как бы в подтверждение этих слов, две головы манекенов на самом верху существа разделились, чтобы показать Рамоне уготованное ей место.

Думай! - приказала она себе. Должен же быть какой-то выход! Должен же быть способ победить эту тварь!

Но борьба уже была почти проиграна.

У неё был небольшой выбор.

- Я убью тебя, - сказала она, пытаясь направить всю ненависть, разочарование и ярость, которые преследовали её с тех пор, как начался этот кошмар. “Я собираюсь разрубить тебя на куски.”

- НЕТ, РАМОНА! ТЫ НЕ ДОЛЖНА ЭТОГО ДЕЛАТЬ! – сказали ей голоса.

Рамона вся пылала от ярости.

Франкенкукла сделала несколько неуверенных шагов назад, наткнулась на стол и опрокинула его.

Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, щёлк-щёлк - стучали её многочисленные ноги.

- Бедная, бедная Рамона. Посмотрите, как она одинока, как одинока была всегда. Никогда не могла довериться кому-нибудь, даже себе. Всегда растерянная, несчастная до глубины души, - насмехались голоса. - Посмотрите, какая она маленькая, хорошенькая, но маленькая, слабая и наполненная лишь тёплым воздухом.

Её дразнили, и били в слабые места, причем довольно умело. Матушка Кроу знала, что населяет души её врагов, она знала, как выжать из них всё до последней капли, как грязную серую воду из губки. Образы Чазза заполнили её голову. Он был мудаком и ублюдком... и всё же она винила и себя, считала, что испортила их отношения случайно обронённым словом, не заметила неявной подсказки судьбы.

Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, щёлк-щёлк.

Франкенкукла теперь уже приближалась к ней, в то время как её собственный разум закрывался, как двустворчатый моллюск, когда она тонула в море неуверенности в себе и вины, которые делали её нерешительной и слабой, сомневающейся в том, кто она и даже что она такое.

- Бедняжка, всегда такая одинокая. Ей нужно стать частью чего-то большего, и теперь ей представился шанс, - говорили голоса, больше между собой, чем с ней. “Мы будем любить её, мы будем защищать её, мы позволим ей присоединиться к нам.”

- Но я не хочу, - выдавила она неуверенно.

Чудовище было в ярости. Оно переворачивало столы и срывало полки со стен, раздавливая спадающие кукольные части на своём пути к Рамоне.

И в этот момент слабости, когда её жизнь висела на волоске, она подняла топор и атаковала Франкенкуклу на свободной от обломков территории. Пасти широко открывались и кричали от ярости. Десятки новых кукольных лиц раскрылись как распустившиеся цветы, когтистые и смертоносные руки тянулись к ней.

Топор задел тварь.

Лезвие попало прямо в грудь монстра, расколов два лица и глубоко вонзившись в массу за ними. От Франкенкуклы отваливались конечности и головы. Вязкая струя горячей жёлтой жижи вырывалась из раны, обжигая лицо Рамоны и шипя при соприкосновении с полом. Множество агонизирующих ртов вопили от боли.

А Рамона всё рубила и рубила, пока кукольные руки царапали её лицо и били, вырывая пряди волос и разрывая рубашку, пытаясь добраться до плоти, чтобы разорвать её и ассимилировать. Тысячи красных глаз выглядывали из этой массы, миллионы когтистых серых пальцев вцепились в неё, и дюжины голов широко раскрыли свои пасти и обдали её белой рвотой, которая имела консистенцию риса. Рамона сражалась, и Франкенкукла сражалась. Они рвали, били и царапали друг друга. Конечности отлетали, головы падали, пока топор не вырвали из её рук, и она оказалась притянута к пульсирующей массе, десятки чёрных языков-червей высунулись, как угри из глубоких морских пещер, чтобы вылизать её глаза из глазниц.

Но она не сдавалась.

Облепленная рвотой и жгучей жёлтой кровью, которая продолжала струиться из множества щелей, она была прижата к отвратительной опухшей плоти существа, пытавшегося похоронить её заживо в себе, в своей горячей пластиковой коже, в липком заражённом бульоне из тканей.

Именно в этот момент она услышала, как что-то пульсирует внутри, и поняла, что это, должно быть, сердце твари. У машин нет сердца, но эта штука была не совсем машиной, скорее биомеханическим существом.