Куколка (сборник)

В половине четвертого, когда я уже собирался выйти, я вдруг заметил лежащее на столе письмо дона Галиппе. Я о нем совсем позабыл! У меня совершенно вылетели из головы и визит в Лувр, и «История религиозного движения в Малой Азии», и маленькая настоятельница-затворщица Туйя.

Мне стало крайне стыдно за себя и жаль своего бедного старика, так нетерпеливо ожидающего ответа; но будучи под впечатлением своего вчерашнего вывода о ничтожестве и бессмысленности археологии, я, не мудрствуя лукаво, взял листок почтовой бумаги и написал:

«Дорогой учитель! Спешу сообщить Вам желаемые Вами сведения: отбита правая грудь Туйи и на правой же ступне не хватает большого пальца. Искренне преданный и любящий Вас ученик.

Филипп»

– Опустите немедленно это письмо! – сказал я своему слуге. – Необходимо, чтобы оно пошло сегодня же.

Глава 4

Я вышел из фиакра на углу улиц Боккадор и Монтень и пошел пешком. До назначенного часа оставалось еще четверть часа. Было ровно пять часов, и меня то и дело перегоняли щегольские экипажи, ехавшие в Булонский лес. Из открытых автомобилей, ландо и кэбов виднелись хорошенькие головки элегантных дам, зябко кутавшихся в меха.

Я свернул на улицу Боккадор. В это время дня она была довольно пустынна. Я скоро нашел нужный мне дом и поспешил войти в калитку. Двор был пуст. Я взглянул направо. Вот подъезд и окна первого этажа.

«Вот тут, скоро, за этими окнами», – с замиранием сердца подумал я. Моя совесть все еще протестовала против грядущего, но я мысленно попросил прощения у кротчайшей мадам де Тенси, у дона Галиппе, и у всех отцов иезуитов, деятельно наставлявших меня на стезю чистоты и добродетели. Я искренне просил у них прощения за тот проступок, который я твердо решил совершить.

Я посмотрел на часы, было ровно пять с четвертью. Тогда я решительно двинулся к указанному подъезду и тотчас же позвонил. Дверь немедленно раскрылась, кто-то отскочил назад, и знакомый голос шепнул:

– Входите скорее и закрывайте за собою дверь!

Я повиновался и последовал за пленительным силуэтом. Я увидел большую, но безвкусно меблированную комнату, с большой кроватью посередине. Это меня и шокировало, и вместе с тем очаровывало. Я увидел большое трюмо и в нем отражение моей прелестной незнакомки; на этот раз она была в темно-лиловом костюме тайльер, мягко обливавшем ее стройную фигуру.

По-видимому она была очень смущена, так как точно так же, как и я, не находила в первые мгновения, что сказать. Первое, что она сказала, как бы извиняясь за встречу в этом помещении, было:

– Не подумайте, что вы здесь у меня…

– Я возле вас, – этого достаточно, – промолвил я. – Я пойду всюду, куда вы пожелаете.

– В самом деле? – смущенно протянула Мадлен. – Ну, в таком случае, сядемьте! – сказала она, поглядывая мельком на часы. Усевшись, она несколько успокоилась и овладела собою. – Воображаю, что вы обо мне думаете! – нервно усмехнувшись, промолвила она: – назначить такое свидание молодому человеку…

У меня хватило благоразумия воздержаться от ответа. И действительно, что на это можно возразить, кроме самой завзятой банальности?

– Вы очень добры, что позволили мне снова встретиться с вами, – тихо промолвил я и, слегка пододвигая стул к Мадлен, добавил: – как я думал о вас все это время!

Гибкая фигура Мадлен вырисовывалась грациозным силуэтом на светлом фоне окна. Ее чудные глаза так блестели, точно в них сконцентрировались световые лучи всей комнаты.

– О, как я думал о вас все это время! Я никогда не сумею передать вам, с какой страстью я мысленно следовал повсюду за вами!.. Вы бессознательно завладели всей моей жизнью, вы можете делать со мной все, что захотите…

Право, я и сам не отдавал себе отчета в том, насколько было искренности в этой фразе, но обстоятельства давали полную возможность верить ее правдивости.

По-видимому, Мадлен была тронута, так как сказала;

– Вы так любезны, так хорошо воспитаны, что, может быть, несколько сгущаете краски… Предположим, что я нравлюсь вам, что это… этот… случай заинтересовал вас. Но я ничего больше от вас и не прошу, да и не нужно давать мне ничего большего.

Эти слова прозвучали каким-то погребальным звоном, убившим все мои радужные надежды. Если вначале и была некоторая деланность в моем обращении, то теперь это бесследно исчезло. Я наоборот почувствовал, что страшно дорожу этим случаем, стремлюсь к нему всей силой своей юной, долго сдерживаемой страсти, жадно ищущей удовлетворения.

– Я люблю вас! – пылко повторил я. – Вы сделаете со мной все, что захотите.

Все мои тщательно подготовленные фразы разлетелись, как дым, так же, как и мои красивые жесты и позы, все то, что мне дало хорошее и тщательное воспитание и величайшее желание нравиться. Теперь все это исчезло; я чувствовал, как слезы накипают у меня на глазах. Я снова стал ребенком, которого поманили пленительной игрушкой, и вдруг хотят отнять ее. Мне все показалось неинтересным, ненужным, лишенным всякой привлекательности и пленительности, если эта пленительная женщина отвергнет мою любовь.