Куколки

— Я не совсем понимаю, — сказал я. — Вы имеете в виду, что не надо морочить себе голову Истинным Образом, Истинной Породой? Не обращать внимания на Отклонения?

— Не совсем так. — Он искоса поглядел на меня. — Ты слышал ересь от своей тети, что же, вот теперь еще немного ереси от твоего дяди. Как ты считаешь, что делает человека человеком?

Я начал было читать Определение. Он оборвал меня через пять слов.

— Не то! — сказал он. — Восковая кукла может обладать всеми этими признаками и все равно быть восковой куклой. Разве не так?

— Пожалуй, так…

— Значит, то, что делает человека человеком, находится у него внутри.

— Душа? — предположил я.

— Нет, — сказал он. — Души — это всего лишь жетоны для церквей, чтобы их собирали. Все по одной цене, как гвозди. Нет. То, что делает человека человеком, — это разум. Это не вещь, это качество. Разумы не все одинаковы. Есть получше, есть похуже, и чем они лучше, тем больше они значат. Видишь, к чему мы пришли?

— Нет, — сознался я.

— Дело вот в чем, Дэви. Я полагаю, церковники более или менее правы насчет большинства отклонений. Только не по тем причинам, о которых они говорят. Они правы, потому что большинство отклонений никчемно. Допустим, они позволят какому-то отклонению жить, как нам. Что будет в этом хорошего? Сделают ли дюжина рук и ног, или пара голов, или выдвигающиеся глаза, сделают ли они его более человеком? Дадут ли ему больше человеческих качеств? Не дадут. Человек получил свою физическую форму — они называют ее Истинным Образом — раньше, чем он вообще узнал, что он человек. Только то, что потом произошло у него внутри, очеловечило его. Он обнаружил, что обладает тем, чего не имеет больше никто, — разумом. Это поставило его на другой уровень. Как большинство животных, человек физически был достаточно приспособлен к жизни, но у него появилось новое качество — разум. Разум находился еще только в зачатке, и человек стал развивать его. Это было единственное, что он мог развивать с пользой. Это единственный путь, открытый человеку, — отыскивать и развивать новые свойства своего разума. — Дядя Аксель задумчиво умолк. — На моем втором корабле был доктор, который рассуждал так же. Чем дальше я думаю об этом, тем больше я склоняюсь к тому, что в этом есть смысл. Так вот я и думаю, вышло как-то так, что ты, Розалинда и другие получили новое свойство разума. Молить Бога о том, чтобы он отнял его, неправильно. Это все равно что просить его сделать тебя слепым или глухим. Я знаю, против чего ты бунтуешь, Дэви, но увиливать — это не выход из положения. Простого выхода здесь нет. Ты должен приспособиться, посмотреть правде в глаза и решить, раз с тобой дело обстоит именно так, какое наилучшее применение ты можешь найти этому качеству и при этом не подвергнуть себя опасности.

Конечно, в тот раз я не мог хорошо проследить за ходом его мыслей. Но что-то осталось в памяти, а остальное я восстановил потом из более поздних разговоров. С годами я стал понимать больше, особенно когда Майкла отправили в школу.

В тот вечер я рассказал остальным об Уолтере. Мы жалели его, но каким облегчением было для всех узнать, что с ним просто произошел несчастный случай. И еще одна забавная деталь, которую я обнаружил: он приходился мне каким-то дальним родственником, фамилия моей бабушки тоже была Брент.

После этой истории мы сочли необходимым узнать имена друг друга, чтобы не мучиться неизвестностью, если подобное повторится. Теперь нас было восемь. Под этим я подразумеваю, что было восемь человек, способных разговаривать мыслями-образами. Существовали еще другие, иногда они посылали слабые образы, но такие невнятные и примитивные, что их не приходилось брать в расчет. Они напоминали людей, которые не совсем слепы, но могут лишь отличать день от ночи. Исходившие от них мысли-образы, улавливаемые нами, были непроизвольны и слишком расплывчаты и неопределенны, чтобы в них разобраться.

Остальные шестеро были: Майкл, который жил милях в трех к северу, Сэлли и Кэтрин с двух соседствующих ферм еще мили на две подальше, то есть сразу за границей примыкающего к нам района, Марк милях в десяти на северо-запад и Анна и Рэчель, две сестры, жившие на большой ферме всего в полутора милях к западу от нас. Самой старшей была Анна, ей давно уже исполнилось тринадцать лет; Уолтер Брент был младше всех на полгода.

Это заочное знакомство явилось второй стадией нашего обретения уверенности в себе. Каким-то образом оно дало нам утешение, ощущение взаимной поддержки. Со временем я заметил, что надписи и предостережения о Мутантах уже не лезут со стен прямо на меня. Они как будто поблекли и слились с общим фоном. Воспоминания о тете Хэрриет и Софи не то чтобы стерлись, но по крайней мере не вспыхивали в моей голове так пугающе и так часто. К тому же вскоре у меня появилось много новых поводов для размышлений, и это помогло мне больше всего.