Куколки

Моя мать происходила из семьи, в которой росли пять девочек и два мальчика. Четыре девочки были родными сестрами, а младшая и два мальчика — сводными. Старшую сестру, Ханну, ее муж отослал из своего дома, и с тех пор о ней никто не слышал. Следующей по возрасту была Эмили, моя мать. Потом шла Хэрриет, которая вышла за хозяина большой фермы в Кентаке, почти за пятнадцать миль от нас. Затем Элизабет, вышедшая замуж за дядю Акселя. Я не знаю, где жили мои сводные тетя Лилиан и дядя Томас, но второй мой сводный дядя, Энгус Мортон, владел фермой рядом с нами. Граница между нашими землями тянулась примерно на милю. Это очень раздражало моего отца, потому что не было ни одного вопроса, по которому он бы сходился во мнениях с дядей Энгусом. Дочь дяди Энгуса, Розалинда, приходилась мне, как я уже говорил, двоюродной сестрой.

Вэкнак был самой большой фермой в округе. Но фермерские хозяйства везде велись примерно одинаково. Все они продолжали разрастаться, потому что устойчивость форм животных и растений из года в год повышалась, а это побуждало к расширению владений. Каждый год валили деревья, расчищали землю и распахивали новые поля. Каждый год у леса отбирали все новые участки, и в конце концов вся округа стала выглядеть так же, как и давно освоенные земли на востоке. Говорили, что теперь даже в Риго без карты знают, где находится Вэкнак.

Короче говоря, я жил на самой процветающей ферме в самом процветающем округе. Но в возрасте десяти лет я это мало ценил. Наша ферма представлялась мне местом чересчур беспокойным, где работы, казалось, всегда больше, чем людей, и надо принимать специальные меры, чтобы от нее уберечься.

В тот вечер я ухитрился скрываться до тех пор, пока привычные звуки не известили меня, что приближается время трапезы и мне можно показаться на людях без опаски.

Я побродил по двору, посмотрел, как распрягают и выводят коней. Наконец колокол на конюшне прогудел два раза. Двери открылись, люди высыпали во двор и направились к кухне. Я пошел со всеми вместе. Прямо напротив двери красовалось предостережение: «НЕ ПРОГЛЯДИ МУТАНТА!», но оно было слишком привычным, чтобы обращать на него внимание. Меня в тот момент занимал исключительно запах еды.

3

После того случая я один-два раза в неделю навещал Софи. По утрам мы учились. Все учение заключалось в том, что несколько старушек по очереди обучали полдюжины ребятишек читать, писать и производить несложные арифметические действия. А после уроков мне легко удавалось закончить пораньше полуденную трапезу и ускользнуть из-за стола прежде, чем кто-нибудь догадается поручить мне какую-либо работу. Софи, после того как ее нога зажила, познакомила меня со всеми интересными местами на их территории.

Однажды я повел ее на нашу сторону большого вала, чтобы показать паровую машину. Другой такой не было на сто миль вокруг, и мы страшно ею гордились. Корки, который присматривал за ней, не оказалось на месте, но двери сарая, где стояла машина, были открыты настежь, и оттуда доносились ритмичные вздохи, стоны и скрипы. Мы подобрались к самому порогу и заглянули внутрь. Зрелище открылось завораживающее: в темной глубине сарая с шелестом двигались большие бревна, а под самой крышей, едва различимая в полумраке, медленно раскачивалась взад-вперед огромная поперечина. В крайних точках своего движения она ненадолго останавливалась, как будто собираясь с силами для следующего захода. Картина увлекательная, но тем не менее довольно однообразная.

Десяти минут было достаточно, чтобы насмотреться вдоволь, а потом мы залезли на бревна около сарая и сидели там, чувствуя, как с каждым уханьем машины вся груда под нами ответно вздрагивает.

— Дядя Аксель говорит, что у Прежних Людей машины были гораздо лучше этой, — сказал я.

— А мой папа говорит, что если хоть четверть того, что рассказывают о Прежних Людях, правда, то они были просто волшебники, а не настоящие люди, — возразила Софи.

— Нет, они действительно были необыкновенными, — настаивал я.

— Слишком необыкновенные, говорит папа, чтобы быть на самом деле, — продолжала Софи.

— Разве он не верит тому, что о них рассказывают? Что они могли летать? — спросил я.

— Нет. Это глупости. Если бы они летали, то мы бы тоже могли.

— Но ведь они умели много такого, чему мы сейчас учимся заново, — запротестовал я.

— Только не летать, — покачала головой Софи. — Это же очевидно: либо ты можешь летать, либо нет. Мы летать не можем.

Я хотел рассказать ей о своем сне, о городе и тех штуках, что летали над ним, но передумал: в конце концов, сон не доказательство. Вскоре мы слезли с бревен и, забыв о машине с ее вздохами и скрипами, отправились к Софи домой.

Джон Уэндер, ее отец, вернулся с очередной охоты. Из-под навеса слышался стук молотка: он растягивал шкуры на рамах, и от этого все вокруг пропиталось специфическим запахом. Софи со всех ног бросилась к отцу и повисла у него на шее. Он выпрямился, прижимая ее к себе одной рукой, и сказал:

— Привет, птичка!