Кукольник

Иногда мне кажется, что реальные события и воспоминания о них имеют между собой мало общего. Прошлое — спектакль. Каждый раз его приходится играть заново. Вспоминая, я беру в руки и заставляю танцевать незнакомую куклу, другую, совсем не ту, что танцевала вчера или на прошлой неделе. Комплексы, неврозы, возрастные изменения, застенчивость и гордыня, сомнения и уверенность — все новые нити тянутся к кукле, прорастая в колени, локти, виски, стопы и ладони. Я чувствую: они щекочут тело памяти. Кукла пляшет, как взбесившийся шаман, дергая конечностями и содрогаясь в конвульсиях, а я думаю:

«Это я? Неужели это я?»

И радуюсь, что завтра, когда мне взбредет в голову блажь снова окунуться в реку времени, я буду иной: и тот, который смотрит из неподвижного сегодня, и тот, который пляшет в изменчивом вчера.

Тетушка Фелиция учила, что марионеток нельзя хранить в сундуке или ящике. Марионетки должны висеть на специальном крюке. Это правильно, утверждала тетушка Фелиция. В детстве я не понимал: почему? Сейчас я вырос и частично согласен с тетушкой: мы танцуем, пока однажды нас не положат по ошибке в ящик. Но висеть — тоже удовольствие не из первых…

Дорога была сельской простушкой.

Что делают сельские простушки? — то же, что и все. Банальность за банальностью. Вот и дорога честно петляла между холмами, взбираясь сперва на один, затем на другой, тонула в рощице ложных криптомерий, огибала луг, кровавый от буйно цветущих маков, и вприпрыжку бежала дальше, подставляя спину лучам солнца.

У озера Мон-Тарле, где на искусственных плавучих грядках, сплетенных из водорослей и корней гиацинтов, росли помидоры, дорога сделала небольшую передышку. Но вскоре снова ринулась вперед, победно размахивая веером из тончайшей пыли. Если ближе к городу, где имелся самый настоящий, хоть и маленький, космопорт, дорога еще кое-как старалась вести себя прилично, прикидываясь светской львицей, то чем дальше от окраин Борго и ближе к Рокка-Мьянме…

Так и хотелось сказать дороге: «Стой, красотка!» — сладко потянуться и рухнуть в душистые травы, глядя на приятно сдобные облака. Ну, допустим, сказали. Допустим, даже рухнули. Лежим, получаем удовольствие. Минуту получаем, три минуты. Пять. Что дальше? Дрын-дырын-дын-дрдыдын…

Облака зачерствели. Травы приувяли. Маки качнули роскошными головками. Сгорбились криптомерии в роще. Дрыннн-дыдыннн-дрынды… ды-ды-дыннн… С ветви хинного дерева, держась хвостом, свесился золотистый гиббон. Злобно махнул лапой, затянутой от кончиков пальцев до запястья в белоснежную перчатку, и перепрыгнул на сосну. Настроение у франта-гиббона было испорчено минимум до вечера.

Кто бы мог подумать, что таратайка на шести колесах способна производить столько грохота!

Ездовая платформа решительно не вписывалась в буколический пейзаж. Лязгая и дребезжа, она чудесно, а главное, органично смотрелась бы в сотне иных мест. Но здесь, в патриархальной глуши, платформа выглядела более нелепо, чем прыщ на лбу красавицы Ваноры Рамболи, героини популярного голосериала «Любовь и грезы».

— Ах ты, досада!.. руина ходячая…

Мнение о чуждости ездовой платформы окрестностям Рокка-Мьянмы разделял и ее водитель. По виду нездешний, скорее всего, турист, он ловко орудовал рычагом управления.

Не тащиться же пешком от космопорта в эдакую даль?

Водителя звали Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих. Еще пять часов назад он летел на вполне комфортабельной пассажирской шхуне «Ласточка» с Таррузы, планеты в системе Трех Солнц, на Таррузу, тезку планеты отбытия, но расположенную совсем в другом месте Галактики. У него был паспорт с доброй сотней визовых отметок, честно купленный билет 2-го класса, каюта без соседей, скидка на коктейли в баре и теплые отношения со стюардом Кристофером, любителем игры в криббедж. Его хорошо проводили при отлете и с надеждой ожидали в конечном пункте. Все складывалось наилучшим образом и не предвещало проблем.