Кукольник

К сожалению, сожгло также беспилотную орбитальную станцию «Чвегоди», которую гидры ранее игнорировали по неизвестным причинам. Еще, в связи с ионизацией атмосферы, на экваторе три дня наблюдались «полярные сияния», пугая суеверных туземцев. Но это уже были, как говорится, издержки баталии.

– Наш… – прошептал Фаруд Сагзи.

И махнул рукой охране:

– Чего ждете? Поехали!

Он говорил таким тоном, словно могучий Нейрам Саманган стоял у него за спиной, готовясь оказать поддержку сородичу. И охрана сделала вид, что ничего не произошло.

Спустя минуту вездеход уехал.

Через девять недель Лючано Борготта улетал с Кемчуги.

– Не передумаешь? – спросил его Гишер Добряк, явившись на космодром проводить. Старик, как обычно, клевал носом, что означало бодрость духа и крепость тела. – Дружок, лучшей судьбы тебе не найти. Ты – наш. Навсегда. А мне пора на пенсию. Что-то стал прихварывать…

«Наш…» – всплыло в памяти, озвученное голосом Фаруда.

Вместо ответа Лючано обнял старого экзекутора.

– Ну и зря, – сказал Гишер, отворачиваясь. – В конце концов, я сломал тебе жизнь. Ты был моим лучшим учеником, а я сломал тебе жизнь. Помнишь, ты требовал, чтобы я трижды дал согласие, а потом копался во мне, как повариха – в потрохах разделанной рыбы? Нечего хихикать, я же вижу, что помнишь. Вспомни об этом еще раз, когда соберешься вернуться. Мои потроха к твоим услугам, Человек-без-Сердца.

– Я не вернусь, – ответил Лючано.

Гишер потрепал его по щеке. Удовольствие, острое, будто скальпель хирурга, не признающего анестезии, пронзило сердце – и сгинуло. Гишер был великим мастером своего дела. Королева Боль стояла рядом, улыбаясь то ли с одобрением, то ли скрывая подвох. Это была очень двусмысленная королева.

– Ври больше. Обязательно вернешься.

– Нет.

– Да. Свободный человек, на хорошем жалованье. И спишь спокойно. Что еще надо? Возвращайся, я буду ждать.

Поднимаясь по трапу, Тарталья обернулся. И увидел, как Королева Боль шлет ему воздушный поцелуй. «Шуточки Гишера? – подумал он. – Не хватало еще повредиться психикой…»

Тогда Лючано еще не понимал, что это значит.

Часть вторая Этна

Глава шестая Сопротивляйтесь, если сможете!

I

– Заходите, Борготта. Присаживайтесь.

Проявлять вежливость и благодарить за приглашение Лючано не стал. Какая может быть благодарность по отношению к человеку, который тебя, свободного от рождения, сейчас превратит в раба?!

Пусть даже всего на три года.

Личные апартаменты гард-легата Тумидуса навевали мысли о патриотизме, прошедшем извращенный путь эволюции и мутировавшем в болезненную манию. Изображение орла со змеей в когтях встречалось тут везде. На почетных штандартах, развешанных по стенам в изобилии; на самих стенах, в виде элемента орнамента, золотистого на бежевом фоне; на резных дверцах бара, утопленного в панель из настоящего мореного дуба; на потолке…

Плюс – нарочитая роскошь обстановки. Тяжелые складки гардин, невесть зачем нужных на космическом корабле. Наборной паркет пола, монументальные кресла и диван. Над головой укреплен антикварный светильник из темной бронзы и хрусталя. Кажется, эта грандиозная штука называлась «люстрой».

«А не канделябром?» – усомнился издалека маэстро Карл.

«Какая вам обоим разница? – подвел итог экзекутор Гишер. – Висит, и висит. Лучше о своей судьбе думай, дружок…»

В сочетании имперского официоза с надменной помпезностью, свойственной характеру Тумидуса, крылась тайная червоточина. Словно все здесь – ложь, бутафория, подделка. Однако каюта была настоящей. Хочешь, иди и щупай. А излишества и любовь к орлам… Ну, что тут поделаешь?

Вкус у человека такой.

Не говоря ни слова, Лючано уселся в кресло напротив легата. Хотел закинуть ногу за ногу, но передумал. Так ведут себя от волнения и неуверенности. Мы ведь не доставим помпилианцу удовольствия понять, что творится у нас на душе?

Не доставим.

– Выпьете?

«А что, это мысль: напиться напоследок!»

– Не откажусь.

Пил Тарталья редко. Но сейчас каждый нерв требовал успокоения.

– Не думайте, что я так беседую с каждым, кому предстоит стать моим рабом.

Легат усмехнулся, откупоривая пузатую бутыль. По каюте пополз, будоража ноздри, густой и терпкий аромат вина.

– «Эпулано», двенадцать лет в дубовых бочках. С личных виноградников, между прочим.

Лючано кивнул, по-прежнему избегая благодарить хозяина. Слово «хозяин», едва придя в голову, сразу приобрело мрачно-двусмысленный оттенок. Взяв в руку бокал – хрустальный, похожий на висюльки светильника – он залюбовался на просвет игрой рубиновых искорок в жидком багрянце.

И лишь спустя минуту пригубил.

– Божественно! – вырвалось у него.

– А вы что думали?

Улыбка легата излучала самодовольство.

– Пейте, Борготта, пейте. У вас теперь долго не будет возможности выпить винца с кем-нибудь из наших. Целых три года. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что и по истечении этого срока вас станут угощать «Эпулано». В свободную, – он и впрямь сделал акцент на слове «свободную», или у Тартальи уже началась паранойя, – продажу оно поступает только на Помпилии. Очень маленькими партиями, для знатоков.