– Адам! Я твоя жена, поэтому не вешай лапшу мне на уши. Что ты задумал?
Прикусив губу, он смотрел вниз и, отталкиваясь ногой, качался взад-вперед на ножках стула. Несколько секунд он вел себя точно так же, как их сын. Тесс затопила волна любви и нежности по отношению к этому нелепому человеку.
– Ладно, послушай, если начистоту, компании ты сейчас нужнее, чем когда-либо прежде, но дедушке ты нужна даже больше. Я знаю, что между вами сложились… особые отношения. Я бы сейчас тоже был с ним, но увы… – Он развел руками в маловразумительном жесте, который мог означать все, что угодно. – Я не могу, поэтому хочу, чтобы ты на время отошла от дел… ради себя и Аркадия.
Тесс улыбнулась. Адам улыбнулся в ответ. Момент нежности. Когда они только познакомились, такие моменты случались довольно часто, но теперь, когда они сделались редкими, то стали воистину драгоценными.
– Ладно. Договорились. Я так и сделаю. Когда будет удобнее?
– Завтра.
– Завтра? Ой, Адам! Это невозможно.
– Вполне возможно. Послушай…
Он в нескольких словах обрисовал, как будет распределена ее работа. Потом, когда Адам полетит в Китай на срочную встречу с поставщиками из Шэньчжэня, ей придется выкраивать время и отвозить Кейда в школу.
– Кстати, вспомнил… – Вытащив папку из манильского картона, Адам протянул жене документы. – Надо будет их подписать перед тем, как ты закончишь здесь дела.
Тесс взглянула на документы, прищурилась и потянулась рукой к очкам для чтения. Адам подался вперед, положил руку поверх ее ладони, наклонил голову и поцеловал ее.
– Не утруждай себя чтением. Обычный релиз для фабрик в Шэньчжэне. Я подпишу в самолете и передам при личной встрече.
– Я только просмотрю по-быстрому.
– Зачем? Там все по шаблону.
Адам сунул ей авторучку и развернул папку на месте пластиковой закладки, где ей следовало поставить свою подпись. Тесс нацарапала свое имя и спросила у Адама, подходящее ли сейчас время лететь за море.
– Я понимаю, что время сейчас не совсем подходящее, Тесс, но мне важно, чтобы ты позаботилась о дедушке.
– А что мне делать, если ему станет хуже, пока ты в разъездах?
Адам отмахнулся от ее вопроса, словно от докучливой мухи.
– С дедом все будет в порядке. У него был небольшой удар. В его возрасте такое со многими случается. Несколько недель Аркадий провалялся в кровати, смотрел телевизор и щипал медсестер за задницы. Ему нужно передохнуть. Вскоре он будет бодр как огурчик. Ты же знаешь, какой он.
– Адам! Его выпишут из больницы через пару дней, – заметила Тесс, но он уже поднялся на ноги, поцеловал ее в щеку и направился к двери.
– Я уезжаю всего лишь на несколько дней. За деда не волнуйся. Он крепкий старый хрыч. В жизни он прошел через куда худшее.
Голод. Хотя боль затмевала почти все иные чувства, оставался еще голод. Когда желудок смирился и тупая боль, вызванная отсутствием пищи, отступила, ее место заняли иные желания. Ему хотелось пить, хотелось получить прохладное полотенце, чтобы унять жар, хотелось тепла и доброты. Когда Аркадий выныривал из своего бредового состояния, он критически оценивал происходящее с ним и понимал, что жизнь его кончена. Рана на груди воспалилась, и его кровь сейчас превращалась в яд. Аркадий чувствовал это, когда был в сознании, и даже еще острее, когда бредил. Лихорадка сотрясала его тело, и в сознании Аркадия мелькали воспоминания о ночах, проведенных с Яном. О том, как Ян улыбался, как его пальцы ласкали Аркадию спину… К своему немалому изумлению, он ощущал, что возбуждается.
Однажды воскресным утром за завтраком, еще до войны, они мучились похмельем. Его друг вслух размышлял над тем, почему всегда чувствуешь себя таким влюбленным всякий раз, когда балансируешь на грани алкогольной интоксикации. Аркадий шутливо предположил, что тело считает, будто бы доживает свои последние часы и поэтому мобилизует все силы ради того, чтобы, повинуясь дарвинистскому инстинкту, передать свой генетический материал очередному поколению. Теперь же, спустя несколько лет, умирая на нарах на чужбине, он вспоминал этот разговор. «Извини, Дарвин, – подумалось ему. – Этому никогда не бывать».
– Извини, – прошептал он тьме и рассмеялся.
Голос из тьмы заорал на него, велев заткнуть свою пасть.
Именно это сказал бы Ян, окажись он поблизости. Друг прищелкнул бы языком и с насмешливым неодобрением покачал бы головой. Но, разумеется, он никогда больше не сможет увидеть Яна, не говоря уже о том, чтобы к нему прикоснуться. Ян давно уже мертв, превратился в труп, лежащий на дне общей могилы, либо в пепел, рассеянный ветром. Что бы он только ни сделал ради того, чтобы ощутить прикосновения его рук к своему телу…