Кукольник

Платон принялся вытаскивать из-под сцены окостеневших, остро пахнущих вяленой козлятиной кукол, а Джонатан устанавливал каждую в своем, строго определенном для нее месте. Поправлял детали костюма, добавлял новые и закрывал потраченные мышами части лица театральным гримом. Затем решал, должна ли кукла двигать руками или головой, вскрывал сухую, уплотнившуюся до деревянного состояния плоть, ставил шарниры, протягивал тонкие стальные тросы… И, только окончательно вымотавшись, он уходил в машинный цех и, включив механическое пианино, слушал, как работают похожие на рупоры огромные латунные куполообразные усилители звука.

Звук действительно был хорош. Усиленный до предела, он вылетал из латунных жерл, бился о стены огромного зала, эхом отдавался обратно, оставляя впечатление могущества и силы. И Джонатан уже представлял себе, как под эту великолепную, немного отдающую металлом мелодию навстречу зрителю выплывут приводимые в движение тросами и блоками его идеальные актеры. И тогда ни один человек в городе не посмеет сказать: этого не было, и не сможет делать вид, что не понял хватающего за душу режиссерского замысла.

Едва Джонатан отправил Джудит и караульных в гримерную, Фернье понял, что время пришло. А когда звуки механического пианино заиграли «Янки дудл» в третий раз, он покинул свое укрытие и, тенью скользнув по коридору, остановился возле той самой гримерной.

Дверь была приоткрыта, но в щель не было видно ничего, кроме старого маленького зеркала и стула со стянутой ремешком ножкой.

— Сэр Лоуренс опять забавляется, — со смешком сказали внутри.

— Он богатый, ему можно, — тоскливо ответил кто-то невидимый.

— Я тоже когда-нибудь стану богатым, — мечтательно произнес третий.

— И что тогда?

— Куплю участок земли возле Миссисипи, посею рис…

Громыхнул такой дружный хохот, что Луи на секунду отпрянул и тут же понял — пора! Он ворвался в гримерку, выхватил из-за пояса пистолеты и выстрелил в самого здорового, расположившегося у окна. Быстро выбрал следующего и прицелился.

— Ты что делаешь, друг?! Не надо!

Луи выстрелил еще раз, бросил оба пистолета и дикой кошкой кинулся на третьего, уже начавшего поднимать мушкет. Полоснул его бритвой по белой беззащитной шее, повернулся и оказался лицом к лицу с последним — самым юным.

— Не надо, — просипел парень. — Надо тебе эту шлюху, так бери. Только меня не…

Он не договорил. Луи спокойно шагнул вперед, ухватил мальчишку за волосы и рывком поставил на колени.

— Не надо, — всхлипнул мальчишка. — Умоляю…

Луи скривился, сделал стремительное режущее движение и тут же переключился на метнувшуюся к двери Джудит.

— Ты куда, девочка?

— Отпусти, — дернулась бледная, как смерть, Джудит.

— А как же Бостон? — ласково поинтересовался Луи. — Я же тебе обещал.

Девчонка на секунду заколебалась.

— Я тебе не верю.

— И молодец, — широко улыбнулся Фернье и занес над ее тонкой белой шеей блеснувшее лезвие. — Никому не верь, девочка, даже мне.

В тот же миг дверь распахнулась, и он получил такой мощный удар в грудь, что отлетел к окну.

— Черт! Это еще что?

Над ним огромной черной горой возвышался Платон.

— Платон? — Луи с трудом встал на четвереньки, увидел свой лежащий на полу нож, но взять его не рискнул. — Как дела, брат?

Платон молча подошел, ухватил Фернье за шиворот и поставил на ноги перед собой — глаза в глаза.

— Зачем пришел?

— К тебе, — заставил себя улыбнуться Фернье и потянулся к карману. — Зачем же еще?

— Мбоа уже сделал свой выбор, Луи, — без тени ответной улыбки проговорил негр. — И ты это знаешь.

— Зачем тебе этот белый? Почему не я? — Фернье осторожно, двумя пальцами, вытащил из кармана бритву.

— Я тебе сказал. Потому что так повелел Мбоа, — веско произнес Платон.

— Ты ошибся. Этот белый ненадежен, — Фернье раскрыл бритву и приготовился.

— Это ты ненадежен, Луи. Только поэтому Аристотель и погиб, — покачал головой Платон. — А теперь прощай.

— Прощай, Платон, — зло усмехнулся Фернье и взмахнул рукой.

Когда прогремел выстрел, а затем во втором этаже театра лопнуло стекло и из окна, как два мешка риса, вывалились черный и белый, Фергюсон понял, что время пришло.

— Лестер, Талбот, за мной! — заорал он и рванулся к двери. Выскочил, помчался через залитую солнцем площадь и сразу же увидел, что не успел.

Черного-то скрутили только что курившие в тенечке под стеной театра патрульные, а вот белый — хорошо одетый молодой мужчина — лежал на булыжной мостовой без движения.

— Черт!

Немного сбавив скорость, Фергюсон добежал до белого и упал перед ним на колени. Перевернул лицом вверх, припал к груди, пытаясь услышать стук сердца, разогнулся и глянул на подошвы щегольских туфель. Изящные, зауженные книзу каблуки были те самые, что оставляли кровавые следы по всей Луизиане.

Фергюсон от досады ударил себя кулаком в лоб. Это определенно был Фернье. И он был мертв. А рядом озверевшие от наглости содеянного ниггером преступления патрульные сосредоточенно топтали окровавленного Платона ботинками.

— Хватит, ребята, — поднялся на ноги Фергюсон. — Это не белый. Это тот самый Фернье.