Лючано-3 воздвигся на краю воронки, словно тенор-премьер — на краю оркестровой ямы, и смотрел, как накручивает спираль Нейрам Саманган. Антис запыхался, мощная грудь тяжело вздымалась. Ни разу не оступавшийся в прошлой жизни, Нейрам то и дело оскальзывался, но скорости не сбавлял. Напротив, складывалось впечатление, что он начинает финишный спурт — корабль, берущий разгон для РПТ-маневра.
До края ему оставалось всего ничего.
Девять кругов бега.
Контрапункт
Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
(здесь и сейчас)
На ощупь мрамор статуи оказался теплым. Гораздо теплее, чем в прошлый раз. Но этого было недостаточно. Огонь! Нужен огонь. Лишь жгучая угроза внешнего пламени способна взломать броню мертвого сна антиса, побуждая уйти в волну.
Концентрическая разметка никуда не исчезла.
В круге втором шестеро людей-костров удерживали двоих. Повалив, вывернув руки, ткнув лицом в гладкий камень плит. Сила против силы. Нет, от этих огня и в пожаре не допросишься. Двое не смогут, шестеро не дадут. Хозяева Огня боролись с беззвучным ожесточением. Лишь воздух сухо потрескивал над ними, да время от времени рождался в тишине хриплый вскрик трубы или диссонансный аккорд гитары, чтобы угаснуть в вате молчания.
Еще один человек-костер без чувств валялся неподалеку, едва тлея.
На краю внешнего круга, готова в любой момент рухнуть вниз, в гущу зубастых птиц, паривших у вершины башни, застыла колесница. Древняя, двухколесная, по бортам окованная листами тусклой бронзы. Лошадь кто-то выпряг и отпустил, а может, бросил на поживу крылатой стае.
Здесь, выше облаков, повозка выглядела жалко.
На месте колесничего, прикован к поручням блестящими цепями, обмяк легионер в доспехе. Легкий шлем с алым гребнем сполз воину на нос, до половины закрыв лицо. Когда легионер шевелился, цепи глухо звякали.
Будто смеялись…
Ворс на пышущих жаром нитях вздыбился. От его уколов пальцы кукольника испятнала кровь. «Басы» сделались заметно толще. Они превратились в разлохмаченные стальные тросы, по которым бежал высоковольтный ток. Вибрация тросов, словно рокот далеких барабанов, задавала безумный ритм, вынуждая сердце бешено колотиться в груди.
«Давай, Пульчинелло! Просыпайся!»
Можно снять куклу с крючка. Достать из сундука. Вынуть из дорожной сумки. И пойти с ней на сцену: играть. Но уговорить марионетку вспыхнуть? По доброй воле? Невропаст действовал, подчиняясь не законам ремесла, а случайному наитию.
«Вставай!»
Ворс — шерсть на загривке рассерженного кота. Струны — визжащие нервы. Пучки — жгуты мышц, звенящие от чудовищного усилия. Кукла — антис. Кукольник — ловец. На аркане он вытягивает из берлоги зверя, первобытного хищника — оказавшись снаружи, выйдя из спячки, зверь сожрет и ловца, и всех, до кого дотянется когтистой лапой.
Это вы, маэстро? Нет, спасибо, я сам. Лучше возьмите пучок моторика. Пульчинелло еще бежит, но ноги начинают ему отказывать. Надо поддержать. Ага, вижу: шаг выровнялся, дыхание начало восстанавливаться. Хорошо, маэстро. Вы, как обычно, вне конкуренции.
Осталось семь кругов…
Голова раскалывалась, словно курсант Сулла, чемпион школы по рукопашному бою, остервенело молотил по ней кулаками. Нет, хуже: проклятый Сулла бесновался
Разве что расколоть череп снаружи.
«Отставить, курсант Тумидус! — громыхнул в ушах командирский рык обер-центуриона Пакувия. — Выполнять поставленную задачу!»