Кукольных дел мастер

Лючано-1, застыв на полпути от «я» к «ты», с уверенностью профессионала взялся за пучок «антических» нитей. Натянутые, вибрирующие от напряжения, уходя в глубины естества куклы, нити не просто мерцали, как прежде. Они светились ярче фар надвигающегося экспресса. Они больно обжигали при касании. Жужжали, подобно оголенным проводам под напряжением. Струны адской виолончели грозили уничтожить смычок.

Ничего, потерпим.

Что скажешь, Пульчинелло, если я чуть-чуть поглажу тебя «против шерсти»?

Лючано-2 стоял на вершине исполинской Башни Молчания. Разорвав дымящийся покров облаков, похожих на груду палой листвы, куда лентяй-дворник бросил зажженную спичку, башня возносилась на неимоверную высоту. Клочья сизого дыма униженно припадали к подножью колосса. Статуя антиса лежала в груде обугленных досок, содранных с носилок еще во время катастрофы на «Нейраме». Положение статуи изменилось: казалось, антис хотел сесть, но не сумел.

Хорошо, что топливо сохранилось.

Будет проще.

Лючано-3 воздвигся на краю воронки, словно тенор-премьер – на краю оркестровой ямы, и смотрел, как накручивает спираль Нейрам Саманган. Антис запыхался, мощная грудь тяжело вздымалась. Ни разу не оступавшийся в прошлой жизни, Нейрам то и дело оскальзывался, но скорости не сбавлял. Напротив, складывалось впечатление, что он начинает финишный спурт – корабль, берущий разгон для РПТ-маневра.

До края ему оставалось всего ничего.

Девять кругов бега.

Контрапункт Лючано Борготта по прозвищу Тарталья (здесь и сейчас)

Искренность не является художественным достоинством.

Когда творец кричит на каждом перекрестке, что вложил в творение всю свою душу – он смешон. Когда умоляет пожалеть его, обессиленного, выплеснувшего в равнодушные лица всю кровь из вен – смешон вдвойне. Кому нужна его душа? Кому нужен он без души, оставленной в творении?

Важно другое: появилась ли у творения собственная душа? Единственная и неповторимая? Шлепните ребенка по заднице, пусть закричит, пусть жизнь проживет – тогда и посмотрим…

Искренность – твой залог перед Богом.

Но выкупать залог придется на другие средства.

Галлюцинативный комплекс: Башня Молчания

На ощупь мрамор статуи оказался теплым. Гораздо теплее, чем в прошлый раз. Но этого было недостаточно. Огонь! Нужен огонь. Лишь жгучая угроза внешнего пламени способна взломать броню мертвого сна антиса, побуждая уйти в волну.

Концентрическая разметка никуда не исчезла.

В круге втором шестеро людей-костров удерживали двоих. Повалив, вывернув руки, ткнув лицом в гладкий камень плит. Сила против силы. Нет, от этих огня и в пожаре не допросишься. Двое не смогут, шестеро не дадут. Хозяева Огня боролись с беззвучным ожесточением. Лишь воздух сухо потрескивал над ними, да время от времени рождался в тишине хриплый вскрик трубы или диссонансный аккорд гитары, чтобы угаснуть в вате молчания.

Еще один человек-костер без чувств валялся неподалеку, едва тлея.

На краю внешнего круга, готова в любой момент рухнуть вниз, в гущу зубастых птиц, паривших у вершины башни, застыла колесница. Древняя, двухколесная, по бортам окованная листами тусклой бронзы. Лошадь кто-то выпряг и отпустил, а может, бросил на поживу крылатой стае.

Здесь, выше облаков, повозка выглядела жалко.

На месте колесничего, прикован к поручням блестящими цепями, обмяк легионер в доспехе. Легкий шлем с алым гребнем сполз воину на нос, до половины закрыв лицо. Когда легионер шевелился, цепи глухо звякали.

Будто смеялись…

На полпути от «я» к «ты»

Ворс на пышущих жаром нитях вздыбился. От его уколов пальцы кукольника испятнала кровь. «Басы» сделались заметно толще. Они превратились в разлохмаченные стальные тросы, по которым бежал высоковольтный ток. Вибрация тросов, словно рокот далеких барабанов, задавала безумный ритм, вынуждая сердце бешено колотиться в груди.

«Давай, Пульчинелло! Просыпайся!»

Можно снять куклу с крючка. Достать из сундука. Вынуть из дорожной сумки. И пойти с ней на сцену: играть. Но уговорить марионетку вспыхнуть? По доброй воле? Невропаст действовал, подчиняясь не законам ремесла, а случайному наитию.

«Вставай!»