Кукук

Я: И вот эти, не убежавшие от войны, евреи регулярно ездят на родину навестить родственников да друзей. Не кажется ли тебе это несколько странным, лицемерным?.. Причём с обеих сторон.

Он: Я считаю, что беженцы, все эти выходцы из бывшей Югославии, в случае прекращения войны должны возвращаться в свои страны в независимости от их на то желания.

Я: Тут не всё так просто. Если ты бежал от войны, если ты к тому же навидался смерти, в том числе смертей своих родных, отведал всего этого ужаса, то хочется ли тебе оказаться в тех же местах, где каждый угол залит кровью — где вечное напоминание? Кому хочется такого повторного опыта? Ведь война может разгореться вновь. И что тогда?.. Жить в вечном страхе? Нежелание этих людей покидать убежище вполне понятно.

Он: Но беженцы не имеют права работать в Германии. Зачем им оставаться?.. Почему я должен оплачивать их содержание со своих налогов?

Я: А ты посмотри на это и с другой стороны. Ты сам беженец, к примеру. Ждёшь окончания войны. Ждёшь годами. Раз ты беженец, то интегрировать тебя не надо, да?! И нафига тогда им тоже язык учить? Получается так, что делать тебе здесь собственно и нечего. Ты не только не работаешь, но также и не учишься, т.к. за твою учёбу никто платить не станет. С какой стати?! И вот сидишь ты целыми днями, месяцами, годами покорно в своём жилище. И не возникает у тебя никаких там желаний пожить по-человечески? Ты, немец, казалось бы, помог этому беженцу, приютив его. Но человек деградирует при отсутствии перспектив и мотивации. Зачем спасать людей, если благодаря тебе они становятся бездельниками? И это в лучшем случае. В худшем — часть этих людей уходит в криминал.

А есть ещё и такие истории. Гражданская война в одной из африканских стран. Ведётся уже второй десяток лет. В общежитии для беженцев живёт семья: мужчина и женщина. Чем им заняться, если они здесь вроде бы как временно?

Он: Ну…

Я: Не ну, а они там то и дело детей строгают. Уже штук пять за это время нарожали. И родились эти детишки здесь, в Германии. Говорят по-немецки так же, как ты. Понятие родины ассоциируется лишь с Германией. Африки они в глаза не видели. Всё, что составляет их жизнь,— всё прожито здесь. Их тела выращены на немецкой пище, на немецкой земле. Дети — способные, умные, воспитанные, талантливые, красивые. И тут приходит известие. Затяжные бои в республике закончены. Войне конец, а значит… собирайте свои шмотки, уважаемая семья, и leben Sie wohl[104]…

[Вспоминаю семинар в «Карге» по проблемам, связанным с эмиграцией в Германии. Говорили о том, что люди необразованные не имеют никакого шанса получить здесь работу. Одна из участниц сказала, что она-то вот талантливая, инициативная и всё в этом духе, а всё равно безработная. Читающая лекцию женщина сказала, что подобных случаев статистика не учитывает, они, мол, эпизодичны. Большинство эмигрантов, получалось, — бесталанны и безынициативны.]

Он: Если они родились в Германии, у них должно быть немецкое гражданство.

Я: Должно быть, но его нет. Мы не Штатах. Мои дети тоже родились в Германии, но немецкое гражданство им не дали. В 18 лет они должны будут решить: либо оставить себе русское, либо отказаться от него и получить немецкое. Но у моей семьи неограниченный ауфентхальт.[105] Мы — не беженцы. Мы из другой истории. Мы же сейчас говорим о беженцах.

И вот эту африканскую семью высылают на хрен прочь, вместо того, чтобы этих съинтегрированных от рождения детишек себе да и припасти. Ни фига подобного. Германия словно робот. Всех под одну планку.

Есть ещё трётья струя эмиграции из Союза. Это так называемые примазавшиеся. Типа меня. Члены семей. Не немцы-переселенцы и не евреи. Эмигранты прочих национальностей. Их здесь тоже до фига. Перебрались они сюда благодаря тем самым бракам, либо купленным документам. Здесь с ними тоже ничего не поделаешь. Приходится мириться. Есть лишь одно противодействие: думать и придумывать выходы из создавшегося положения. Придумывать неординарные ходы. Выгодные для обеих сторон. Однако этого не происходит и остаётся лишь ждать смену поколений. Дети иностранцев поголовно говорят по-немецки. Более того, они охотнее говорят именно на немецком. Это уже совсем другая проблема — проблема для родителей, желающих общаться с детьми на родном языке.

Но дети вырастают, и приходит время, когда им их немецкие одноклассники по поводу или без повода напоминают об их происхождении, или даже о происхождении их родителей, а то и в лицо бросают: Kanake![106] Тут происходит мощнейшее отторжение иностранцев от Германии. Нет, они не уезжают от обиды в свои страны назад. Они начинают группироваться по национальному признаку. Русские компании, русские клубы, русские дискотеки и т.д. Иностранцы начинают презирать немцев за их закрытое общество, за эту их geschlossene Gesellschaft.