Читаем Кукук полностью

Как я того и желал до сих пор, так хочу этого и сейчас — всё осталось на своих местах — мне необходимо находиться вот здесь среди них: моей [бывшей] жены Тани, нашей дочери Насти и нашего сына Севы. Вот так вот — категорично. Хочу быть нормальным отцом, а не воскресным папой. Я понял также, что не иллюзия моя любовь к Татьяне. Без жены мне не жить. Но именно из-за неё и пришлось уйти. Уйти уже во второй раз. Вчера она сказала мне, что я для неё теперь совершенно чужой человек. Сегодняшний очередной всплеск Таниной ненависти по отношению ко мне сделал своё дело…

<…>

Настя: Папа, ты куда?

Я: Мне, Настенька, надо уехать, котёнок.

В моих глазах резь от слёз.

Настя: Куда? К бабушке?..

Я (торопливо): Нет, Настюш… Далеко-далеко… (Нужно торопиться. Таня уже звонит в полицию). Будь счастлива, моя любимая! Я тебя очень люблю! (в очередной раз целую её).

Настя: Я тебя тоже люблю, папа!

Я: Пока!.. (лишь бы не расплакаться)

Настя: Пока, папа!..

Выбегаю на лестничную площадку, закрывая за собой дверь. Несусь вниз в надежде услышать Танин голос вдогонку: «Лёша, подожди! Ну, подожди же!» Выхожу на улицу. Слышу звук открывающегося окна. Знаю, что это про мою честь. Поворачиваю голову в направлении крыши. Там в окне Таня с телефоном. Машу ей на прощанье рукой (она сосредоточена на телефонной трубке) и иду прочь в сторону деревушки Фельбер. Думаю о том, что вот наконец-то всё подошло к тому концу, к которому я шёл уже несколько лет. Даже не несколько, а много-много лет. С подросткового возраста.

К чёрту эту жизнь! Всё, приехали!

Топал-топал да притопал.

Думаю о том, что когда-же-когда-же мне станет страшно и придётся преодолевать в себе эту свою телесную трусость. Буду смотреть на неё со стороны. Это я теперь умею, научился-таки. И на этот раз сделаю всё так, как то было заранее решено… А решился я ещё тогда, более двух лет назад, когда Таня в письменном виде попросила меня уйти из семьи. Всё, что произошло вслед за этим, стало лишь отложенным на потом. Были надежды. Теперь их больше не осталось. Я уже готов. Я уже многажды планировал свой уход из жизни. Каждый раз, когда мне от этих образов становилось не по себе, я перечитывал текст из «Хагакуре»:

«Meditation on inevitable death should be performed daily. Every day when one's body and mind are at peace, one should meditate upon being ripped apart by arrows, rifles, spears and swords, being carried away by surging waves, being thrown into the midst of a great fire, being struck by lightning, being shaken to death by a great earthquake, falling from thousand-foot cliffs…»[1]

Моя смерть стояла в конце этого списка. Это падение я сотни раз переживал во сне. Знал его наизусть. После этого заклинания страх исчезал. Пафос был мне в помощь. Я тренировал себя таким образом. Каждый раз пугался всё реже и реже. И в эти дни был к этому безобразию полностью подготовлен.

Акрам потом скажет, что ожидал от меня непременно какой-то неординарной смерти — типа харакири, т. к. его друг иначе бы не смог. Хм… Я, собственно, хотел это сделать так, чтобы меня не нашли… Я не хотел того, чтобы у меня была могила. Я хотел испариться. Пропал — это не так больно для моих близких, как если бы — вот умер, распишитесь… С дырявой надеждой жить легче, чем с убедительным фактом. Не с каждым фактом можно примириться. С надеждой всё куда проще.

Я шёл прочь от дома. Так получилось — по-прямой. Ждал впрыска понятной трусости в организме. Но всё оказалось иначе. Я просто вздохнул с облегчением. Стало легко. При этом мимо пролетела надежда — Таня догоняет меня на велике. Я оборачиваюсь. Никого нет. Всё.

Так даже лучше. Много лучше. Нет больше ни лжи, ни обмана. Точка-кочка.

Прочь-прочь от всего того, что окончательно перестало быть моим. Любовь, дети, родители, друзья… Смерть надеждам — смерть телу. Действие магнита, тянущего к жизни больше не действует. Поворачиваю за угол, иду в направлении Бентеберг.[2] Нужно уйти как можно дальше, туда в лес, в горы, настолько, насколько хватит сил, и сегодня-завтра обязательно найти себе ту thousand-foot cliff, спрыгнуть…

<p>Захват</p>

Чувствую притормаживающий рядом автомобиль. Поворачиваю голову на его шум.

Полиция.

Надо же, как неожиданно!

Полицейский-водитель: Hallo! Sind Sie Herr Josef?!.[3]

Догадываюсь, что это обещанная Таней полиция.

Я (равнодушно мотая головой): Nein.[4]

Полицейский: Sind Sie sicher?!.[5]

Я: Ja. Mein Name ist Jew-sej-jew…[6]

Дальше все, что будет говориться по-немецки, я записываю в переводе.

Полицейский: Вы уверены, что Вы не господин Йозеф?

Я утвердительно качаю головой.

Полицейский догадывается по моему внешнему виду, что я именно тот, кого они ищут.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии