Кукум

Томас ждал нас у въезда в Пуэнт-Блё, присев на откос, поросший высокими травами. Он рывком поднялся и замахал нам рукой. Дяденька приподнял соломенную шляпу, тетенька кивнула, а я – заулыбалась ему. И еще тогда я приметила искорку у него в глазах. Ту самую, которую он сохранил до своего последнего вздоха.

– Пошли, – почти прошептал он, таким нежным и сладким голосом.

Мы сошли с повозки. По пути нас встречали холодными взглядами, и я чувствовала, что это напрягает мою тетю. Хотя позже я поняла: то, что показалось нам неприязнью, на самом деле было признаком робости инну перед людьми из чужого мира. Мы дошли до маленького лагеря, состоявшего из нескольких палаток, разбитых у подножия холма.

– Моя семья, – сказал Томас.

Клан Симеонов состоял из отца Малека, братьев Даниэля и Томаса, сестер Кристины и Марии. У каждого была своя палатка. Старшим в семье считался Томас, и это было очень заметно.

По-французски тут не говорил никто, кроме Томаса и Кристины. Разговор едва сводился к нескольким словам. Малек был маленького роста, с морщинистым лицом и узловатыми руками, а во взгляде его пробегала та самая искорка, какую унаследовал Томас. Мария и Кристина носили широкие юбки, расшитые цветастыми узорами, и рубашки в крупную клетку. Вокруг шеи у обеих были повязаны платки, поверх которых висел тяжелый металлический крест. Волосы были особым образом заплетены по обе стороны головы рядом косичек, поверх которых были надеты еще и красно-черные шапочки, украшенные стеклярусом.

Томас показал мне свою палатку. Внутри земля была выложена густым ковром свежей еловой хвои.

– Маловато места, – вырвалось у меня.

Кристина окинула меня быстрым взглядом, в котором я прочла смесь любопытства и недоверия. Оглядываясь назад, я понимаю, каким странным мог показаться мой поступок как моей семье, так и родным Томаса. Однако меня опьянили картины бескрайнего леса, простирающегося до самого горизонта, которые Томас породил в моем воображении. Я чувствовала уверенность в себе, к тому же не сомневалась в том, что никакого будущего в Сен-Приме у меня нет, ну или по крайней мере там ничего не изменится – и мысль об этом была для меня невыносима. Да ведь и впрямь нашей скромной фанерной хибарки давно уже нет. Дядя с тетей покоятся на маленьком деревенском кладбище, но коровы все еще пасутся на их бывших полях, и каждое утро и вечер кто-то выводит их и заводит обратно.

Какой могла бы быть моя жизнь, не случись так, что юный охотник с раскосыми глазами однажды проплыл мимо, следя за полетом казарок? p

Начало

Это не река. Вот Ля Шас, что змеей обвивает поросшие травами склоны, да. А Перибонка – это путь, прорытый великанами прямо в скале. Сама природа, неукрощенная и пышная, распахнула передо мной горизонт.

Меня забавляло слушать эхо собственного голоса, теряющееся где-то высоко в горах. Томас поглядывал на меня с улыбкой, ни разу не нарушив ритмичные движения весел.

Он уже описал мне тот мир – и вот теперь я открывала его для себя, с любопытством осматриваясь по сторонам. Пряный аромат елей, глубокая синева речных вод, палящее солнце, свежий ветер с горных вершин, шелест каноэ, плывущего по воде.

После поездки в Пуэнт-Блё мои дядя с тетей уже не возражали против нашего союза, пусть даже мне и было всего пятнадцать. В конце концов, ведь и Томасу не больше восемнадцати. Нас поженили простой церемонией в маленькой часовне Пуэнт-Блё. На мне было белое платье, а он облачился в серый костюм, придававший ему сходство с нотариусом. Это был счастливый день.

Когда мы остались наедине, я почувствовала, как сильно забилось сердце у него в груди, и понимание того, что оно так разволновалось из-за меня, как будто опьянило меня. Он уложил меня на ковер из еловых игл, которыми была усыпана его палатка, и этот лесной аромат навсегда остался во мне как память о нем. Его губы на моей коже, его пальцы, осторожно гладившие мою нагую плоть, его крепкие объятия, лихорадочные и неловкие движения наших тел на фоне доносившегося до нас плеска волн, докатывавшихся до наших ног, чтобы там умереть, и баюкавших ночь.

Я заставила Томаса перевернуться и крепко сжала его бедра ногами. В его взгляде промелькнуло легкое беспокойство. Вот так же перевернулась и его жизнь. Но голова закружилась у нас обоих – ибо я не могла представить себе, чтобы мужчина отдавал себя с той же искренностью, на какую была готова я. Но в тот миг, когда все его существо вздрогнуло под моим телом, ничто не казалось мне более естественным.

Томас пообещал мне, что я никогда не останусь одна. Он сдержал слово – пусть даже иногда я и досадую на него за то, что он преподнес мне такой подарок, который потом у меня похитили. Он не мог знать, что придет день, и люди украдут у нас и лес, и все его речки. От всей сокровищницы, в которую он привез меня своими сильными руками, мне остается лишь Пекуаками. Каждое утро я прихожу на эту отмель белого песка, чтобы подумать об этом. Это позволяет мне сохранять в душе частичку живой памяти о Томасе.