Кукурузные человечки

— Опля! — завопил Питя. — Нас пятеро! Мы выиграли! Согласно Правилам пользования Инструкцией! Командир, отдавай молстар!

Коробочка откуда-то из темноты попала в руки командиру, но тот не сразу отдал ее землянину.

— Прежде чем начать сеанс, — предупредил он все тем же жестким голосом, — спроси у бабушки, хочет ли она помолодеть. Это еще один пункт Инструкции.

— Понял, — кивнул Славик, хотя в темноте его кивок никому не был виден. — Она согласится, я знаю. У нее колени болят, и спина, и устает она быстро…

Домой он не шел — бежал. Бабушка уже спала. Дожидаясь внука, она прилегла, да так и уснула в дневной одежде. Славик подумал, не начать ли сеанс немедленно. Семидесятилетняя Полина Андреевна проснется — а ей 18 лет! Вот удивится! Вот обрадуется!

Он стоял рядом с бабушкиной кроватью. За окном сияла луна, она освещала седые волосы бабушки.

"Лучше спрошу, — решил Славик, — пусть подготовится. А то ведь она ничего не поймет, если проснется молодой. Скорее бы утро…"

Он чуть тронул бабушкино плечо.

— Ба, я пришел. Ты раздевайся.

— А? — Бабушка открыла глаза… — Что? Пришел?

Молстар Славик сунул под подушку, но уснул не сразу. Слишком много событий было в этот день, перед глазами вставали то сценки на футбольном поле, то качающаяся на фоне звездного неба Питина кукурузина.

Молстар и бабушка

А сны снились Славику один чуднее другого. Митяй снился, с которым он… играл в шахматы. Кубик с совершенно седой бородой и беззубый. Футбол, где в чужих воротах стояла его бабушка, а он набегал на нее с мячом. Нинка, ведущая на веревочке комбайн. Машина останавливалась, чтобы пощипать в канаве травы, а Нинка, сварливо ее поругивая, тянула за собой, дергала за веревку…

Из-за странных снов Славик проснулся рано — солнце было еще на стене, а не на полу, где он привык его видеть по утрам. Бабушка хлопотала на кухне: звякали тарелки, гудел, как колокол, казан.

Славик вспомнил вчерашнее и сунул руку под подушку. Молстар был на месте. Можно приступать к делу. Сердце у него забилось.

— Бабушка!

Полина Андреевна тотчас появилась в дверях. Волосы ее были причесаны, в руке она держала столовую ложку.

— Ты что так рано сегодня? Спи. У меня и завтрак еще не готов.

Славик сел.

— Ба, у тебя спина болит?

— Нет пока. Спина у меня к двум часам деревенеет.

— А ноги?

— Ноги — к пяти дня. Да и погода нынче хорошая.

— А голова?

— Спрашиваешь у больного здоровье. Я уж и не знаю, когда она болит, а когда нет. Притерпелась. Ты что это обо мне забеспокоился?

— Бабушка, а ты хотела бы помолодеть?

— Это как?

— Ну, чтобы тебе снова стало восемнадцать лет?

— Вот прямо сейчас, что ли? Ой, погоди, у меня там каша подгорит!

Славик пошел за бабушкой в кухню. Полина Андреевна мешала на газовой плите кашу. Пахло знакомым и не очень любимым "геркулесом", которым снабдили его, двумя пачками, дома. Внук сел на табуретку.

— Ба, так ты слышала? Хочешь, чтобы вот сию минуту тебе стало восемнадцать? Ба, что ты молчишь?

— Думаю, думаю, что бы я тогда делала.

— Я, между прочим, это по правде тебе предлагаю, — сказал Славик. — Мне одни люди, ученые, такой аппаратик дали, он молодость возвращает. Хочешь, покажу?

Бабушка усердно мешала кашу. Захватила ложкой, подула, попробовала и выключила огонь.

— Ты уже вон какой вырос, а я и не заметила. Бабушку жалеешь. Я тебе о восемнадцати годах, которые ты мне предлагаешь, вот что скажу. — Голос Полины Андреевны стал очень серьезным, и глаза смотрели на него как на взрослого. — Восемнадцать — это значит, снова влюбляйся, хороводься, замуж выходи — жизнь, короче говоря, устраивай, не бобылкой же вековать. А мне моего Ивана Сергеича, дедушки твоего, на две жизни хватило бы. Я его ни на кого другого менять не стану. Так что, спасибо, внучек, за доброту твою, только не хочу я одна в молодость возвращаться. А Ивана моего никакие ученые уже не вернут…

Молчал, слушая это, Славик, и бабушка замолчала, глядя на кашу и все еще помешивая ее ложкой.

Славик сказал:

— А знаешь, ба, я ведь тебя вчера вечером, когда ты спала, чуть было без спросу молодой не сделал. Стоило мне кнопку одну, зеленую, нажать… — Славик вспомнил последнее предостережение Грипы и Инструкцию космонавтов. Он бы такое натворил, если б без спросу!

— Хватит разговоров, — сказала бабушка. — Умывайся и садись за стол, каша остынет.

Когда еда была на столе, Полина Андреевна привычно разворчалась:

— Я бы в нынешние восемнадцатилетние ни за какие коврижки не пошла. Девки брюки носят, волосы вздыблены, как со сна, а крашеные… будто маляр их мазал. Умойся такая в реке — все живое там погибнет. Радио на животе носят, а оно орет, как на пожаре. На нашу, крестьянскую работу смотрят свысока — будто без хлеба всю жизнь обходятся. А хлебушко-то едят, да еще как едят! И мясо им подавай, а когда услышат, что фермой пахнуло, носы воротят…

Славик, послтеперь о том, что нужно предложить вернуться в прошлое Кубику — ведь тот мечтает побывать в дне своего детства.

Мы открыты!