Кукурузный мёд (сборник)

Да и сражение происходило вовсе не на арене для быков, которой в скромном селе Гидигич, что в Молдавии, просто неоткуда было взяться. Так что Диего, которого в мире звали Раду Тиру, просто привел быка за село на пастбище у пересохшего ручья. Глупый деревенский бык, которого звали Лупка, смотрел на Диего доверчиво, шел, переваливаясь, потому что на тучных деревенских харчах отъел харю, бока и яйца. Особенно яйца, подумал Диего с болью, глядя на быка сзади. Мысли о яйцах навели его на мысли о любимой и, увы, неверной жене Ольгуце, а те, в свою очередь, на мысли об измене и уходе этой самой жены. Хотя «уход» это, конечно, красиво сказано, подумал Диего с болью. После чего пнул несчастное животное в бок.

– Давай, хомбре, пошевеливайся! – крикнул Диего своего будущему сопернику, который и не подозревал, что ему вот-вот придется сразиться не на жизнь, а на смерть.

– Торро, торро! – крикнул Диего единственное известное ему слово, связанное с корридой.

– Му-у, – с обидой ответил бык, и, не понимая, чего от него хотят, потрусил в ложбинку у бывшего ручья.

Диего повел плечами, вдохнул воздух полной грудью… Теперь следовало подумать над тем, как схватится с быком. Дело в том, что матадор Диего не очень себе представлял, как именно проходит коррида. Более того. Он не только никогда в ней не участвовал и никогда не видел ее в живую, но даже не смотрел корриду по телевизору. Дело в том, что телевидения в молдавском селе Гидигич не было вот уже семь лет, потому что селяне давно украли кабель. Зато была мобильная связь и именно благодаря ей единственный матадор Гидигича, – в миру слесарь Раду Тиру, – узнал о том, что жена Ольгуца уходит от него. Этого и следовало ожидать, говорили старики в деревне. Баба, которая подалась на заработки в Испанию, не вернется. Что ей наш брат-молдаван, если в Испании полно Хосе всяких, с деньгами да образованных. Да и характер у Ольгуцы был с детства, по правде говоря, легкий. Такой легкий, словно пушинка молдавского тополя, от которых у всей Молдавии в июне начинается аллергия. Потаскуха была Оля, в общем. Старожилы села тайком показывали друг другу фото, которое Оля прислала мужу из Испании – еще когда слала домой деньги, – и которое весь Гидигич скачал себе на мобильники. Оля стояла на фото в сапогах-ботфортах, короткой юбчонке серебристого цвета и, почему-то, подтяжках.

– Это самовыражается она у меня так, – сказал Раду угрюмо, и слушать кумушек не стал.

Но спустя год пришлось. Ведь Ольгуца позвонила ему на мобилу и сказала, что уходит от него.

– Бросаю я тебя, Раду, – сказала она, почему-то грассируя.

– Ухожу я от тебя к Хосе, – сказала она.

– Разве это по-людски? – сказал Раду.

– Приезжай хоть в отпуск домой, потрахаемся напоследок! – сказал он.

– А то как же, разводимся и не потрахаемся напоследок! – сказал он.

– Не хочу я тебя, Раду, – сказала Ольгуца.

– Ты быдло и не понимаешь преимуществ рынка перед отсталыми феодальными отношениями, бытующими в сельской Молдавии, – сказала она явно с чужого голоса.

– Кто он? – сказал горько Раду.

– Он настоящий Мужчина, – сказала Ольгуца.

– Что он тебя пялит, это понятно, – сказал Раду.

– Но кто он вообще? – сказал Раду.

– Хосе, если тебе интересно знать, тореадор, – сказала Ольгуца.

– Красавец-мачо с огромными яйцами и паспортом Евросоюза, – сказала она.

– Сука ты драная, – сказал Раду.

– Не могла попросить законного мужа, чтоб он тебя… того… тореадор? – сказал Раду.

– Пошляк и ничтожество, – сказала Ольгуца.

– Тореадор это не способ секса, а человек, который участвует в бое быков корриде, – сказала она.

– Романтичная профессия настоящего мужчины, – сказала она.

– А тебе если коррида когда и светит, то только в роли быка, – сказала она.

– Ах ты коза, – сказал Раду.

– Говорю же, мужлан, – сказала Ольгуца.

– А как же наши чувства, наше прошлое, трое детей, наконец, – сказал Раду.

– Прошлое забудь, чувства засунь себе в задницу, а детей отдай в детдом, вырастут, простят, – сказала Ольгуца.

Раду с горечью подумал, что в тоне жены появились нотки, которых в нем раньше не было. Жестокой, уверенной и по-европейски деловой стала Ольгуца… Раду поматерился в трубку еще немного, прежде чем понял, что бывшая жена давно уже отключила связь, и разрыдался. После этого Раду пил четыре месяца, а на пятый решил повеситься. Взял веревку, привязал хорошенько к ореху на заднем дворе, и встал на табуретку. Ночью Гидигич спал. Лишь десятка четыре любопытных глаз светились у забора. Соседи, и просто любопытствующие, понял Раду.

– Прощайте, – сказал он.

– Я всегда говорил, что трудовая миграция служит дополнительным фактором разрушения брака, как общественного института, – сказал он.

– Берегите друг друга и не забывайте, что коррупция это явление, повинны в котором не только институты исполнительной власти, но и местные бюрократические структуры, выполня… – сказал он.

– Вешайся давай, – сказал кто-то.

– Задолбал, – сказал кто-то.