Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца

С этими словами полезла под лавку, достала полотняный мешочек, а из него краюху хлеба. Каждому из нас отломила по куску, а Сандре самый большой дала, видать, та ей понравилась. И чай налила, а себе снова из флакончика.

– А я езжу, – сказала, выпив и нюхнув корочку. – Муж умер, детей на фронте поубивало. Младшенькому восемнадцатый шел… Та к чего я одна в холодной избе! Пошла баба колесить по стране, вот и езжу! А песни страсть как люблю. И петь тоже! Меня до войны на всесоюзную сельскую выставку в Москву с песнями-то посылали! – Тетя Дуся посмотрела на флакончик, даже руку протянула, но оставила. И вдруг запела протяжно и тоненько, прям как по радио:

В понедельник я банюшку топила,
А во вторник я в банюшку ходила,
Среду в угаре пролежала,
А в четверг я головушку чесала,
Пятница день не прядущий,
Не прядут, не ткут, не мотают,
А в субботу родных вспоминают…
Ох, ты милый мой, Амеля,
Так проходит с тобой вся неделя!

Сандра слушала напряженно, я видел, что она разволновалась. А Хвостик даже в рот тете Дусе заглядывал, так ему интересно было ее пение.

А она оборвала и сказала Сандре:

– А то поехали, девонька, вместе… По Расее-то. Ты уж больно мне пришлась. Поехали, говорю, а?

– А я? – спросил Хвостик. – А я поеду?

– И ты… Чево не поехать! Будете со мной работать!

– Мы не можем, – сказал я за всех. – Нам в Москву сперва надо.

– В Москву, разгонять тоску! Чево там забыли? – удивилась тетя Дуся.

– К товарищу Сталину! – крикнул Хвостик.

– Ишь! – произнесла недоверчиво тетя Дуся. – Прям к ему?

– К нему, – подтвердил я. А Сандра замычала.

– У нас документ есть! Настоящий! – заявил еще Хвостик.

Тетя Дуся покачала головой:

– Какой же у вас документ?

Напрасно я моргал Хвостику, он не замечал ничего. Зато заметила тетя Дуся.

– Да ты не жмурься, – сказала мне ласково. – Я тебе не милиция, чтобы документы спрашивать. Сама по справке с колхозу-то прибыла, как в первый раз в городе прибивалась. Нешто я способна обидеть-то… Или пужать…

– Серый! – попросил Хвостик. – Покажи! Покажи!

Сандра кивнула: ей можно показать.

Я полез за пазуху, достал книгу, а из нее сверток. Развернул, думал, тетя Дуся станет сберегательную книжку смотреть. Я даже специально книжку к ней пододвинул, чтобы она не думала, что мы уж совсем нищие. А мы-то не нищие! Но тетя Дуся заглянула в книжку и отодвинула без интереса. А вот свидетельство о рождении взяла и внимательно прочитала, шевеля губами.

– Егоров? Сергей Антонович – ты? А где они сами – отец, мать?

– Умерли.

– И мать?

– Да.

– Кто сказал?

– Тетка… – ответил я. – Ну, Маша.

– Врет, – вдруг сердито буркнула тетя Дуся. И отвернулась.

– Почему? – спросил я. А что «почему», я сам не знал.

– Молодая ведь, – пояснила тетя Дуся. – А на фронте небось не была. Чего ей умирать-то? Живет…

– Где живет? – спросил Хвостик, вытаращив глаза, и чуть флакончик на пол не опрокинул. Едва тетя Дуся успела ухватить. А ухватив, тут же приложилась.

Вытерла рот ладонью, произнесла:

– А где я живу? Между небом и землей!

Тут Сандра что-то промычала. Даже я не понял, что она спрашивает. Я-то не понял, а тетя Дуся вполне ее поняла.

– А ты, девка, не удивляйся, – сказала как-то просто. – Сама не знаю как, но я в этой бутылочке все вижу. Только адреса не могу назвать. А может, вам Сталин скажет. Он там, наверху… А мы внизу… – И тут же, подперев подбородок рукой, затянула грустно-грустно:

В чистом небе месяц светит,
Я с парнишкою брожу.
Мать на улице ругает,
Что я поздно прихожу…

Тетя Дуся спела и заплакала.

И Сандра тоже с ней вместе начала плакать. Они обнялись, и тетя Дуся стала ей рассказывать, как до войны жили… И как в избе у них и сахар, и даже мука была… Не всегда, до этого наголодались вволюшку, когда колхоз организовывали. А потом-то ничего, ей даже от правления за ударную работу бюст товарища Сталина из белого гипса подарили! А к нему в придачу штаны ватные. И послали в Москву, на Выставку, вот где рай-то был. Поселили их восемь человек, все бабы из разных деревень, в каменном доме, с теплой уборной, и даже кормили трижды в день в столовой! Однажды привезли ее на радио, посадили в какой-то странной комнате за стеклом с глухой дверью и велели петь! Поперву она стеснялась, но мужик от радио попался толковый, все как надо объяснил, а сам за стеклом стоял и рукой махал… Вот как я артисткой-то стала! А до того была дура дурой, ничего в Москве не понимала… И сразу в артистки! Если бы не война…

19

Тетя Дуся как-то вдруг сникла и заснула. Но спала недолго, а к Москве вообще пришла в себя, затормошилась, стала опять уговаривать Сандру остаться с ней. Но мы сказали, что нам обязательно надо попасть к товарищу Сталину.