— Пожалуй, да... — сказал он наконец, — Да, да. Вы совершенно правы, мастер Людгер. Давайте дождёмся вечера и сразу с ней поговорим... Что ж, пожалуй, это всё. Вы можете идти. Э-э-э... что-нибудь ещё?
— Ещё? — Золтан задумался и решил рискнуть ещё разок. — Ja, пожалуй. Мне не нравится, что девицу содержат одну. Установления предписывают после признания не оставлять ведьму в заключении одну, её надо держать с сокамерницами, чтобы предотвратить самоубийство.
Брат Себастьян отрицательно покачал головой:
— Для этого, как минимум, следует отвезти её в город, в тюрьму, где есть другие ведьмы. А этого пока мне делать... не хотелось бы. Она ведёт себя спокойно, потолок в ее комнате низкий, а в кровати нет верёвок. Не устраивать же мне ей для компании облаву на ведьм по окрестным деревням!
Золтан выругался в душе, проклиная изощрённый ум испанца — второго варианта даже он сам не мог предусмотреть.
— Пусть её хотя бы посещают чаще. Наблюдают. И говорят с ней.
— Ей и так два раза в сутки приносят пищу.
— Тюремные уложения велят проведывать заключённую каждый час. Я слыхал, там, среди стражи, есть какой-то юноша — кажется, его зовут Михель. Может, стоит разрешить ему иногда просто так бывать у неё? Под присмотром, конечно. Подобный бесед может спровоцировать её на откровение и облегчить признание.
— Возможно, возможно, — с сомнением произнёс испанец. Но кто будет присматривать? Подготовка к процессу отнимает у меня слишком много сил и времени. Томас ещё юн, чтобы доверить ему такое дело. А этот Мигель... у меня есть на его счет некоторые, скажем так, соображения.
— Я мог бы эту обязанность на себя взять.
— Вы думаете? Хм...
— Вполне думаю. К тому же я постараюсь не быть навязчивым.
— Хорошо, — решил наконец брат Себастьян, — пусть будет так. Приготовьте все необходимое, и после обедни мы навестим нашу пленницу.
— Я приготовлю, — сказал Хагг. — Это уже допрос будет?
— Нет, просто ещё одна попытка её образумить.
Золтан Хагг поклонился и против воли проскрипел зубами.
— Я приготовлю, — повторил он и, поворачиваясь, зацепился взглядом за послушника.
Мальчишка пристально глядел ему в глаза.
Некоторое время после ухода «мастера Людгера» в келье царила тишина. Отец-инквизитор, всё так же стоя у окна, молча провожал взглядом худую чёрную фигуру.
— Ты ничего не находишь странного в происходящем, друг мой Томас? — спросил он у послушника, когда палач скрылся за углом.
Тот поднял голову:
— Ч... что?
— Я спросил тебя: ты ничего не заметил странного в этом человеке?
— Н-нет... хотя его взгляд... На миг мне п-показалось, что он ненавидит всех в округе. Словно бы на этом человеке лежит печать чего-то тёмного.
Монах вздохнул:
— Это как раз неудивительно — на всех палачах лежит отпечаток чего-то темного, такова их профессия, но и она нужна. Но я говорил не об этом. Видишь ли, бастинадо — восточная пытка. Я нисколько бы не удивился, предложи её палач Наварры или Гранады. Но откуда её может знать фламандский немец?
Мальчишка неопределённо пожал плечами:
— Д-должно быть, много повидал.
— Как ты сказал? — повернулся к нему Брат Себастьян. — Много повидал? Хм... Может, и так, может, и так... Во всяком случае, хочется в это верить.
И снова замолчал.
Небо было предвечерне-синим, в медленно плывущих разноцветных волнах матового света. Выше них скользили облака, сквозь которые просвечивал узор незнакомых созвездий. Отдельные звёздочки и даже сочетания их память будто узнавала, но в целом картина была совершенно чуждая — и сердцу, и уму. Не было ни солнца, ни луны. Да и само небо здесь казалось слишком низким, закруглялось ближним горизонтом сразу за горами; купол будто давил на затылок, заставлял человека сутулиться, втягивать голову в плечи.
Царила странная и совершенно неземная тишина без птичьих криков. Воздух, сухой и прохладный, пах прелой листвой.
— Жаль, что ты не видишь всех цветов.
Человек на смотровой площадке старой башни вздрогнул обернулся, встретился глазами с собеседником и облегчённо выдохнул.
— Тил, — констатировал он. — Не ждал тебя сегодня.
Тот помахал рукой.
— Привет, Жуга. Не рад меня видеть?
— Почему же... — кисло усмехнулся травник, — рад... Только никак не могу привыкнуть к твоей манере подкрадываться неслышно.
Пришелец — стройный как тополь, высокий парень с белыми, но не седыми волосами, стриженными так, чтоб закрывали уши, в свою очередь усмехнулся и погрозил длинным пальцем.
— Нечестно. У тебя такая же.
— Нашёл оправдание... — Травник поморщился, как морщатся от застарелой боли, и потёр грудь под рубахой. Прошёлся пятернёй по мокрым от тумана рыжим волосам и непроизвольно оглянулся ещё раз. — В этом месте, — медленно проговорил он, — мне всё время кажется, что кто-то прячется за углом. Следит за каждым моим шагом. Мерзкое чувство. Будто кто-то, в будущем, ходит по моей могиле.
Беловолосый подошёл поближе, откинул за плечо пощепанный зелёный плащ и облокотился на шершавый парапет. Окинул взглядом окрестности.