Кукушка

Он отложил указку, с тихим звоном взял из ящичка ланцет и повернулся к телу. По рядам пронёсся возбуждённый шёпот, школяры заинтересованно подались вперёд. Их, столько времени проживших посреди войны, было трудно удивить зрелищем каких-то побоев, вот вскрытие — совсем другое дело. Мэтр Лори отмерил вниз от шеи трупа пальцами сколько-то дюймов, поведал, сколько именно (все записали), и вонзил треугольное лезвие куда-то под грудину.

— Sitis attenti[103], — комментировал он, — Для начала мы делаем продольный разрез сверху вниз по животу. Мышцы брюшины и косая фасция взрезаются легко, а грудиной мы займёмся позже — там понадобится пила или кусачки для хрящей. Так. А сейчас я… а сейчас… да что ж такое… а… э… Господи Иисусе!!! — Крик его заставил студентов оторваться от своих дел и взглянуть на кафедру, после чего все тоже разом завопили и повскакивали с мест, опрокидывая лавки и мольберты.

Труп зашевелился! Это не было случайным сокращением мёртвых связок или мышц, нет, человек на столе открыл глаза, затем движением быстрым, как бросок змеи, перехватил занесённую руку хирурга с ланцетом, а другой рукой зажал разрез на животе, откуда начала сочиться тёмная густая кровь. Хватка «мертвеца» была тверда — мэтр Лори пытался вырваться, но ничего не мог поделать, лишь намочил штаны и хватал ртом воздух, словно рыба. Ассистент с грохотом уронил хирургический ящик и дал дёру; инструменты рассыпались по полу. Рем закатил глаза и повалился в обморок, прямо Бенедикту на колени, прочие ученики толкались и вопили, образовав у выхода кучу-малу. Шандалы попадали, свечи остались гореть только те, что на стенах. Герр Сваненбюрх с перекошенным ртом схватился за сердце и начал подниматься с кресла, но на полпути лишился чувств и рухнул обратно, потеряв башмак. Через минуту в подвале воцарилась относительная тишина. Крики студентов раздавались где-то далеко на улице. Человек на столе открыл рот.

— А, господин Лори, если не ошибаюсь, — проскрипел он, опустил глаза и криво усмехнулся: — Безграмотный разрез… впрочем, для трупа сгодится. Только зря вы меня похоронили: я ведь не умер.

— Вы!.. вы!.. вы!.. — Мэтр Лори не мог больше ничего сказать, только повизгивал, как девственник на шлюхе, затем глаза его округлились, он тоненько вскрикнул и тоже потерял сознание.

С его падением в аудитории не осталось почти никого, кто мог соображать. Лишь белоголовый новичок никоим образом не среагировал на панику и остался сидеть как сидел, спокойно глядя на кафедру и человека на столе.

Он и ещё Бенедикт.

— Яд и пламя… — Травник сел и опустил ноги на пол. Отнял от живота окровавленную ладонь, посмотрел на неё и поморщился. Прижал обратно. Посмотрел на Бенедикта, на беловолосого и задержался на последнем. — Рутгер, ты? — позвал он и прищурился. — Я плохо вижу.

— Я, — откликнулся беловолосый. — Я так и знал, что ты устроишь что-нибудь подобное.

— Хрен да маленько я чего устроил, — выругался трав ник. — Думаешь, я стал бы столько ждать, когда б пришёл в себя? Чёрт… я весь закоченел. Что они со мною сделали?

— Забили палками. Я только и успел, что утащить твой посох.

— А тот мальчишка… жив?

— Жив, что ему сделается. Бегает. Вчера его видел.

— Это хорошо. Найди мне какую-нибудь одежду.

— Да раздень ты кого-нибудь! — огрызнулся поименованный Рутгер. — Хватит ходить в этой дурацкой рясе. Это ж надо было додуматься — лезть в город в таком виде!

— Некогда мне было переодеваться: счёт на секунды шёл! — рассердился в свою очередь Лис. — И нечего на меня орать. Парня хватанули по затылку, у него череп был проломлен, что мне оставалось? Я и так едва успел! В конце концов, я мог надеяться на снисхождение… — Он покачал головой. — Ах, что же стало с Лейденом, веротерпимым Лейденом, который укрывал отцов-пилигримов от преследований короля Якоба? В какую пучину ненависти и безумия бросает людей война!

Травник слез на пол, присел, перебрал валяющиеся инструменты, отыскал иглу, потом лигатуру, негнущимися пальцами заправил нить в ушко, уселся поудобнее и начал зашивать разрез на животе. Бенедикту впервые за весь вечер стало по-настоящему дурно. Он сидел ни жив ни мёртв и искренне надеялся, что его из-за мольберта не заметят. Однако мечтам этим не суждено было сбыться.

— Молодой человек… Да, вы, — окликнул его травник. — Идите сюда.

Бенедикт встал и на подгибающихся ногах спустился к кафедре.

— Подержите вот здесь, мне не хватает рук. — Лис указал пальцем. — Да, вот так. Очень хорошо.

Бенедикт прижал один край раны, Лис — другой и снова заработал иглой, благо, мэтр Лори не успел разрезать глубоко. Кожа травника была холодна как лёд. Бенедикт едва сдерживал тошноту.

— Как ваше имя? — спросил травник.

— Бенедикт… Бенедикт ван Боотс.

— Мне почему-то знакомо ваше лицо. Я где-то видел вас, но где — не помню. У вас крепкие нервы и ловкие пальцы, Бенедикт ван Боотс. Вы медик?

— Живописец.

— Редкостная выдержка для живописца. Можете убрать палец. — Травник завязал последний узелок, обрезал нитку с помощью ланцета и поёжился. — Ох, как же всё-таки здесь холодно… Дайте-ка мне взглянуть на ваш рисунок.