Кукушка

— Подумайте хорошенько, дитя моё, — произнёс инквизитор, пристально заглядывая пленнице в глаза. — Подумайте над своими словами ещё раз. И помните, что Святая Церковь не желает вам зла. Я искренне желаю, чтобы вы добровольно признались во всём, неправедно содеянном, и выдали бы мне ваших сообщниц и сообщников. Сердце моё полно печали и сострадания, но мы имеем право оправдывать исключительно в тех случаях, когда это предусмотрено законом. И здесь многое зависит от того, с какой степенью добровольности подсудимый содействовал ходу расследования. Мы не будем торопиться. Мы дадим вам ещё время до того, как прибегнуть к более действенным средствам дознания и убеждения. Вас ждёт долгий допрос, я хочу использовать каждую возможность апеллировать к вашему разуму. Не хочу вас пугать, но, чтобы вы не подумали, что я шучу или говорю пустые слова, я пригласил сюда этих двух уважаемых граждан. Посмотрите на этого человека в чёрном, посмотрите на него. Этот господин — палач, а в сундуке — его инструментарий, и мне очень не хотелось бы прибегать к его услугам. Но если вы решитесь мне довериться, найти во мне поддержку, раскрыть мне свою душу, дайте знать об этом мне через него, и я сделаю всё, чтобы помочь вам и облегчить вашу участь. Через два дня вас отведут на допрос в присутствии аббата, свидетелей и прочих добрых людей. Подумайте, что вы там скажете. С тем мы оставляем вас сегодня. Да вразумит вас Господь.

С этими словами он развернулся, сделал знак писцу и стражнику следовать за ним, и вышел из комнаты. Палач с помощником подхватил свой страшный груз, так и оставшийся нетронутым, и тоже удалился, а последним вышел Мануэль, бросив перед тем на девушку взгляд, исполненный странного выражения. Дверь за ними закрылась.

Ноги девушки подломились, Ялка опустилась на кровать и долгое время сидела неподвижно, сложив ладони на коленях. Было холодно. Слёзы сдавливали горло и душили грудь. Она повернулась к окну, часто смаргивая, и сидела так, глядя на проплывающие облака, пока от мыслей не осталось только эхо, а от чувств — почти что прежняя пустыня равнодушия. Бледные губы шевельнулись.

— Летела кукушка, да мимо гнезда… — проговорила она, — Летела кукушка, не зная куда…

Она раскачивалась и шептала. Так прошло часа два или три. Она сидела, прислушиваясь к своим ощущениям и стараясь ни о чём не думать. Иногда получалось. Хотелось забыться, лечь и уснуть, но останавливала мысль, что в этом случае потом придётся пролежать без сна полночи-ночь, а это было выше ее сил. Как начало смеркаться, вновь послышались шаги — должно быть, ей несли поесть. Дверь скрипнула и стукнула, Ялка вздохнула, внутренне готовясь к разговору с Михелем, вытерла вспотевшие ладони, но, когда повернулась посмотреть, это оказался вовсе не Михель.

Это был её палач.

В первое мгновение она решила, что её время истекло и он вернулся, чтобы приступить к своим обязанностям, и сердце обдал холодок. Но в руках у него были только блюдо с чечевицей, краюха хлеба и кувшин с водой, разбавленной кислым вином. Страшный сундук остался внизу; девушка невольно перевела дух. Это было что-то новенькое, если палачи заделались тюремными прислужниками… Или все испанцы были чем-то заняты?

Палач тем временем поставил еду на стол, но уходить не торопился, почему-то медлил, даже дверь прикрыл. «Присматривается», — подумала девушка и против воли снова поглядела на него. Раньше она как-то не обратила внимания на его внешность, лишь отметила, что он худ, высок и не бросает слов на ветер, а чтоб понять его короткие реплики, надо было напрягаться, словно он был иностранцем. И вообще, она тогда больше смотрела на сундук, на руки, на меч травника, который отобрал себе испанец, на монахов… Теперь же, заглянув ему в лицо (а капюшон он снял), она испытала странное чувство, будто они уже когда-то встречались. Что-то ей казалось в его облике знакомым. Было противно, но ползли минуты, а они смотрели друг на друга, и она все больше убеждалась, что определённо где-то видела это лицо — горбатый нос, шрам на губе, другой — под левым глазом, два пенька на месте двух зубов…

А человек тем временем взял и нарушил молчание.

— Что ты знаешь о нём, девочка? — спросил он тихо, но при этом — без всякого акцента. — Что знаешь ты об этом человеке?

Ялка вздрогнула. Память пробуждалась медленно и отдавала нажитое неохотно. Разумом девушка ещё не поняла, где она слышала эти слова, но в том, что она их слышала раньше, сомнений не было. Лицо пришедшего двоилось у нее перед глазами, а лучше разглядеть мешали слёзы; она заморгала.

— У меня тогда было белое лицо, — опять сказал палач, — и длинные волосы хвостиком. А ты ещё плеснула в нас водой из таза. Помнишь?

Воспоминание пробилось, словно лопнул пузырь. Ялка против воли ахнула и вскинула ко рту сжатые кулачки, мельком поразившись, как меняет человека полное отсутствие волос. Это был тот, приходивший к травнику длинноволосый незнакомец, про которого Жуга сказал: «Он друг».