Кукушка

Пока я занималась Алисой, Макс развил бурную деятельность в ванной. До меня доносился лязг инструмента и его тихие проклятья. Какие-то удивительно правильные домашние звуки. Алиса немного капризничала, я мне пришлось повоевать с ней, чтобы поменять памперс. Я занималась малышкой на автомате, стараясь не думать о том, что нас ждет потом, не давая своим страхам шанса, ограничившись конкретно этим моментом. Макс говорил, что на мне девочка и готовка. Признаться, я слабо представляла, как приготовление пищи можно совместить с заботой о вопящем младенце, но, похоже, у Макса с этим раньше не возникало проблем. А значит, я тоже должна была справиться.

Через час я поняла, что это не так просто, как кажется. Малышка категорически не хотела лежать в переноске и горько кричала. Пока я пыталась ее утешить, на плите сгорели отбивные. Пока я пела ей песни, убежала вода, в которой варились макароны. Я бегала от плиты к Алисе, накрывала на стол, а она кричала все громче и громче. Покончив с обедом, я взяла ребенка на руки и стала осторожно покачивать, изо всех сил сдерживая закипающие в глазах слезы. С чего я вообще решила, что справлюсь? В памяти всплыли злые слова Ивана о том, что я ни на что не гожусь. Может быть, он был не так и далек от истины. С губ сорвался тихий отчаянный всхлип. Ну, вот! Только не хватало испугать малышку… Но ничего подобного не случилось — пока я себя накручивала, Алиса, наконец, задремала. Я осторожно переложила ее в переноску и, движимая желанием доказать, что я ничем не хуже других хозяек, растерянно осмотрелась. В углу стояла корзина с грязным бельем. Я рассортировала его, как учили, проверила, не попало ли в стирку чего лишнего. В заднем кармане джинсов Макса нашла пару длинных мужских носков. Я как-то сразу догадалась, зачем они ему там понадобились… Мое глупое сердце мучительно сжалось.

— Ну, вот и все. Это насос барахлил. Теперь батареи теплые… Эй, с тобой все в порядке?

Я кивнула и, чтобы не показать своих истинных чувств, с которыми никак не могла совладать, принялась суетиться, раскладывать еду по тарелкам. Макс внимательно за мной наблюдал и молчал. Так же молча он сел за стол. Пододвинул к себе тарелку со слипшимися переваренными макаронами и обугленным куском мяса и принялся есть. Я не знаю, чего ждала… Упреков, очередной порции унижения или скандала… Чего-то точно ждала! И не получила. Именно это меня и сломало. Первая слеза упала прямо в тарелку… вторая… Я не могу… не могу!

Глава 17

Слыша, как плачет Алиса, самым нелегким было просто не вмешиваться. Починка насоса не отняла у меня много времени, это был лишь предлог, под видом которого я совершенно осознанно поместил Марту в стрессовую ситуацию в надежде встряхнуть ее чувства. Нет, я не рассчитывал, что нам будет легко, но все же оказался совершенно не готов к её боли. Слезы Марты стали слишком большим испытанием для моей выдержки. Неожиданно слишком большим…

— Эй, детка… Все хорошо? — осторожно поинтересовался я.

Марта отрицательно качнула головой. По-детски беззащитным жестом вытерла нос и снова уткнулась в тарелку.

— Расскажи мне, что случилось? Я… что-то сделал не так?

Признаваться в собственном бессилии совсем непросто, но мне было смертельно важно прояснить все до конца.

— Нет! — она вскинула на меня потрясенный взгляд прозрачных голубых глаз и, закусив дрожащие губы, отчаянно затрясла головой.

— Тогда что?

— Ты, правда, не понимаешь?

— Я понимаю, что ты напугана и совсем мне не веришь. Ты права, у тебя есть причины…

— Не в этом дело, — она перебила меня и, запрокинув голову к потолку, быстро-быстро заморгала. — У меня ни черта не получается. Я не справляюсь с Алисой. Я вообще ни с чем не справляюсь… Прав был Иван…

— Стоп. — С грохотом отставив стул, я вышел из-за стола, — Даже слышать не хочу этот бред! Тебе просто нужно время, чтобы привыкнуть. Только и всего.

Я не желал, не хотел слышать об этом уроде! Никогда не думал, что ревность такая сука.

— Я не знаю, смогу ли ее полюбить… Не знаю, смогу ли… Другие матери…

— Ты не другие! Ты — это ты.

— Кукушка…

— Да твою же мать! — выругался я. — Вот зачем ты сейчас себя накручиваешь? Разве у тебя был выбор?

— Был! Свобода или ребенок!

— И я могу понять, почему ты выбрала первое!

Марта поежилась и снова отвела взгляд.

— Мне кажется, мы можем отдать своим детям столько любви, сколько есть в нас самих, — шепнула она, взволнованно облизав губы, — проблема в том, что во мне любви нет. Совсем… Он выжег дотла мои чувства. Он их просто выжег… Что я могу дать дочери, если саму себя ненавижу? Ненавижу… за все, что позволяла делать с собой… — конец фразы, произнесенной Мартой, утонул в её тихом плаче. Никогда раньше я не слышал звука страшнее этого переполненного мукой воя.

Заглушая пульсирующий грохот в висках, я заставил ее подняться. Обхватил руками, зарываясь пальцами в успевшие отрасти волосы. Губами снял слезы с глаз.

— Что ты делаешь? — всхлипнула она.

— Доказываю тебе, как ты не права.