Кукушка

Оля несмело улыбнулась одному из космонавтов, который бросил на неё быстрый невыразительный взгляд. Просканировал – не заметил опасности – отвернулся. А Оля попыталась поймать ещё чей-то взгляд. На площади было холодно, люди ходили туда-сюда быстро, создавая сквозняки. Ничей взгляд не останавливался нигде дольше нужного мгновения. Раз – и нырнули в переход. Два – вынырнули из него. Никаких лишних телодвижений.

Не прогулка, а достижение цели.

А Оля искала прогулку. И не находила. Океана не было. Были песчаные струйки на отмели. И ни капли живой воды.

Оля мёрзла, терпеливо ждала. Верила в то, что вот-вот океан хлынет и смоет мощным напором космонавтов. «Наверное, – думала Оля, – все ещё на Манежной. И скоро придут сюда. Всё же началось только пару часов назад. Не могло же всё так быстро закончиться!»

Как оказалось, могло.

Оля простояла на Тверской час. За это время космонавты утащили в свои бело-синие космические танки два десятка людей. Оля не сомневалась, что все задержанные были случайными прохожими. Они просто гуляли, пили кофе, бродили по центру – и чем-то не понравились железному взору космонавтов.

Оля наблюдала за всеми задержаниями. Достала телефон из кармана – она где-то слышала, что важно снимать задержания на видео – но так и не смогла направить камеру на космонавтов. Она была совсем одна, и страх вернулся. Сухой, песчаный, пустынный, он обезвоживал и обездвиживал Олю. Она стояла и смотрела, как космонавты пинают людей между коленями, заставляя тех раздвинуть ноги на ширину плеч; как они толкают людей на автозаки – чтобы задержанные положили руки на холодный металл и разрешили себя досмотреть. Никто из них не сопротивлялся – они просто не знали, как себя вести при задержании, а потому медлили. Оля читала эти инструкции перед митингом, а случайно задержанные люди – нет.

Оля на миг подумала, что они вообще могли не знать ни о каком митинге.

***

Спустя ещё час Оля отключила трансляцию геометки и тоже нырнула в метро. Плакать захотелось уже в вагоне. Оля едва донесла слёзы до маршрутки, и уж совсем полноводным потоком они вылились из глаз, когда Оля добралась домой.

Бросила сумку в угол – ей не пригодилась вода. Советы подруги тоже не пригодились. Они бы понадобились, будь на Тверской толпа. Но её не было. Оля была одинокой девочкой, которая бродила между тяжёлыми космонавтами и боялась снимать задержания на телефон.

Оля подумала, что лучше бы никуда не ходила. Пока она сидела дома и смотрела на кадры с митингов на дисплее телефона – могла верить, что где-то там есть большой океан, и его мощи не страшны космонавты. Она бы верила в бесстрашную общность рьяно, как житель Сибири, никогда не видевший море, верит в него. А теперь она побывала на этом тёплом берегу – и увидела, что там от холода стынет кровь.

И Оля знала, что на самом деле опоздала. Что на тёплый берег надо было приезжать летом. Что было где-то там лето – просто она его не застала.

Знала – но больше не верила. Не могла заставить себя поверить.

Иллюзия общности была разрушена. Как её восстановить, Оля не знала. Как снова верить в мощь мирового океана, она тоже не знала. В её мире остался только страх и песок, который вихрями взметался под тяжёлыми шагами космонавтов. Где-то там пинали людей между коленками. Сухой песок забивался в глаза и нос, обезвоженный рот кривился в рыданиях. Оля плакала и оплакивала гибель своей иллюзии.

Теперь остался только страх. Вера в то, что это закончится общими силами, что это можно остановить сообща, – вера умерла.

Из-за того, что Оля опоздала. Из-за того, что все они опоздали.

Теперь уже ничего не исправить, не закончить, не остановить.

Оля так мечтала своей прогулкой уничтожить страх, но в итоге тот разросся в небывалых масштабах. Она осталась со страхом один на один.

***

– За Путина молиться надо, – сказала тётя. – Великий человек.

На следующий день они сидели на крохотной кухне в Химках. Окна выходили во двор, и оттуда доносился грохот мусороуборочной машины. Со скрежетом она поднимала тяжёлые баки и вываливала содержимое в своё нутро. С оглушительными звуками баки приземлялись на место.

– Ты же сама говорила, что он слишком долго уже правит, – сказала Оля. Она стояла напротив окна и смотрела, как ветер играется с пакетами и цветными упаковками – не весь мусор исчезал внутри машины, кому-то удавалось избежать этой участи и пуститься в пляс с ветром.

– Говорила. Так он больше и не будет! Больно ему это всё надо. Народ просит, вот он и остаётся.

Оля раздражительно обернулась. Она тщетно пыталась ухватиться в подобных разговорах за ниточку правды, которая бы вывела собеседника к реальности – по хлебным крошкам, как Гензель и Гретель. Вот и сейчас – услышала отголосок истины и поспешила последовать за ним.

– То есть ты согласна с тем, что ему пора уходить?

– Да он и сам уйдёт.

– А зачем тогда конституцию переписывал? – спросила Оля.

Через задумчивую паузу тётя продолжила:

– Где вас так учили разговаривать?

– На журфаке.

– А родину вас не учили на журфаке любить?

– Я люблю родину, но ненавижу государство.