Кукушка на суку. Акт второй

– Как я ненавижу всех этих змей и пауков. Бр-р-р! – не унималась Виола. – А что будет если она укусит?

– Да ничего не будет. Поболит и рассосётся. В худшем случае, поднимется температура. В совсем худшем – потеря сознания, паралич, поражение лёгких и нервной системы. Но я не помню на своём веку ни одного случая, чтобы укус стрелки привёл к летальному исходу. Стрелка – это не гюрза и даже не гадюка.

– «Гюрза»? – переспросила Виола. – Я что-то слышала об этих змеях. Они тоже здесь водятся?

– Водятся, но не в таком количестве, как стрелки, – успокоила Сухарецкая.

– Ай! – девушка даже взвизгнула и вновь спряталась за моей спиной. – У-а-а! Это что за гадость?

В двух метрах от нас на верхушку камня шустро взобрался лохматый паук светло-жёлтого цвета.

– Это сольпуга, называемая в Средней Азии фалангой. Этот паук больно кусает, но он не ядовит. Их здесь ещё больше, чем стрелок. Так что, привыкайте.

– «Привыкать»? Фу!

– Повторюсь, фаланги не ядовиты. А вот каракурты, скорпионы и тарантулы, наоборот, очень опасны и ядовиты.

– Ой, мамочка. Они тоже здесь водятся?

– Да, водятся. Это пустыня, Солнце моё. Опасное место для человека.

– А если меня укусит кто-нибудь из них?

– Не укусит, если ты сама не станешь на них нападать.

– А если я не замечу и нечаянно обижу?

– Ой, Виола, если бы да кабы. Будь внимательной.

– Но всё же, если меня укусит, тогда что? Смерть?

– Вот когда укусит, тогда и будем решать эту задачу, как тебя спасти. А пока стой на месте и не рыпайся. Самый опасный паук в этих местах – каракурт. Он меня однажды кусал уже, но ничего, я стою рядом с тобой и разговариваю.

– Больница была рядом?

– Не было никого. Мы в десятом классе в поход ходили с биологом нашим. В палатке ночевали. Понимаешь? Дети ночевали в палатке. А ты взрослая дама пищишь от страха.

– И что, вам яд высосали?

– Яд каракурта нельзя высасывать. Тот, кто это сделает, тоже отравится. Этот яд воздействует одинаково и через кровь, и через пищеварительную систему. Николай Игнатьевич, так звали нашего учителя, приложил спичку к ранке. А затем зажёг вторую и поднёс к первой. Вот, видишь, точку? – Сухарецкая указала на подъём стопы, на котором и на самом деле виднелось пятнышко величиной с горошину. – Было больно, но без каких-либо последствий. Правда говорят, что такой способ эффективен в течении первых нескольких минут, пока яд не стал распространяться по крови человека.

– Кошмар! Жуть, какая. Марина Юрьевна, откуда вы всё это знаете? – удивление девушки было неподдельным.

– Предположим, не всё. Но секрет прост: я родилась в Фергане.

– В «Фергане»?

– Это город в Узбекистане.

– Среди узбеков? Ужас. Как вы там оказались?

– Не только среди узбеков. Русских в Фергане было не меньше, чем узбеков. Были ещё украинцы, азербайджанцы, евреи. Много кого.

– Они и сейчас там живут? – удивилась Виола.

– Нет, – грустно ухмыльнулась Марина, – вряд ли. Ох, Солнце моё, всё так быстро меняется. И так быстро воспринимается за константу, как будто всё так всегда и было. А между тем, Фергану построили русские.

– «Русские»?

– Видишь, как ты удивляешься. Современный стереотип ты воспринимаешь, как непреложную истину. Да, русские. И до революции этот город назывался Скобелев, в честь русского генерала, который и был первооснователем Ферганы. А уже в советское время город получил нынешнее название. В Средней Азии множество городов основано русскими: Алма-Ата – бывшее название Верный, Бишкек, население которого, когда я в нём бывала в советское время, преимущественно было русским, Гурьев, теперь его называют что-то типа Атырау, хотя там испокон веку жили русские, основавшие его ещё при царе Горохе. Да, много таких городов. Вот мы прилетели сюда в какой город?

– Актау.

– Изначально он назывался Шевченко. Переименован казахами в 1991 году. Здесь тоже преимущественно жили не казахи, а русские. И где они сейчас? Ты их видела? Так что не всё было так, как нам рисуется в нашу бытность. Поэтому надо уметь видеть не только глазами, но и мозгом.

– Почему же все оттуда сбежали? – не унималась любознательная девочка.

– По многим причинам, которые не очень в наше время афишируют. Всё, Солнце моё, экскурс закончен.

– У-у-у. О чём-то говорить же надо. Тут сдохнешь, пока помощи дождёшься, – молодая собеседница капризно надула губки. – А! Я поняла! Совок рухнул и вас выпустили из этой ужасной Азии.

Сухарецкая помолчала, как бы вспоминая молодость и детство, произнесла несколько глубокомысленно:

– Да-да, всё рухнуло, всё полетело в тартарары. Ты права, Солнце моё. Но жили мы до этого неплохо. Я бы даже сказала – хорошо. Родители мои служили в русском драматическом театре Ферганы. В том самом, которым долгие годы руководил Гаврила Данилович, отец Александра Абдулова.

– Того самого?

– «Того самого». Саша тоже работал в нём на заре своей биографии. В фойе театра висела фотография, где он в пятилетнем возрасте участвует в постановке популярной в то время пьесы «Кремлёвские курсанты». Я эту фотку рассматривала в деталях тысячу раз, когда приходила к родителям на работу.

– Вы его знали?